– Папа поехал искать ее на машине, – отчитываюсь я.
Мэйби не отрывает лица от подушки и ничего не говорит. Иногда она икает. Она на меня злится? Но чего злиться на меня? Это не я забыла забрать Агнес. Я просто пытаюсь разрулить ситуацию.
– Я должна была ему позвонить, ты ведь это понимаешь?
Она не поднимает головы от подушки и молчит. Я трясу ее за плечо.
– Пошли. Будем ждать их внизу.
Она не шевелится. Мне начинает это надоедать, и я еще несколько раз ее тормошу.
– Давай, – говорю я. – Не заставляй меня одну этим заниматься.
Наконец она отрывает голову от подушки. По ее лицу не скажешь, что она на меня злится. На ее лице написаны волнение и осознание собственной вины.
– Если что-то случится с Агнес… – говорит она и снова начинает плакать, – все это будет на моей совести.
О господи! Теперь я должна еще и ее жалеть! Я стараюсь ее успокоить:
– Ничего не произойдет, и ты не виновата. С Агнес все будет в порядке. Папа сейчас поедет и ее найдет. Так что они будут дома с минуты на минуту. Агнес же умная. Она не будет садиться в машину с незнакомыми людьми. Просто она окажется дома не сразу, а через некоторое время.
Мэйби с благодарностью мне кивает. Теперь она сидит, сложив ноги по-турецки, и пытается собственным рукавом справиться с потоком соплей.
– Какая же я глупая, – говорит она, качая головой. – Просто невероятно, какая глупая.
Ее левый рукав уже весь мокрый, поэтому она начинает вытираться правым рукавом.
Из ее носа капает. Я думаю, будет лучше, если она перестанет плакать.
– Ну ты ведь не нарочно это сделала, – успокаиваю я ее.
– Я сейчас не об этом, – говорит Мэйби и смотрит на меня. – Я вчера вечером разговаривала с мамой. Она не приедет.
Ах вот как! Хорошо. Ну конечно! Чего еще можно было ожидать?
Мое настроение стремительно колеблется от удивления к примирению с тем, что мама не приезжает. Ну конечно. Почему сейчас мы решили, что она будет вести себя как-то по-другому, а не так, как вела себя всю жизнь? Наша мама большой специалист в одном – не сдерживать данное слово. Всегда находить причины и отговорки. В общем, мама не приезжает.
Мэйби снова начинает реветь и бьет кулаком по матрасу.
– Почему она тогда говорила, что приедет? Почему она всегда так делает?
Я не знаю, как ответить на этот вопрос. И я больше не хочу тратить силы на то, чтобы понять почему. Я больше не буду пытаться вернуть ее домой. Мне надоело фильтровать базар в разговоре с ней, мне уже все равно, ранят ли ее мои слова или расстроят. Я больше не буду составлять списки того, что ей нравится. Я не собираюсь снова и снова звонить ей на ферму и слышать короткие гудки. Мне надоели ее объяснения: «еще не время», «не складывается», «неподходящий момент». И я окончательно и бесповоротно отказываюсь пытаться изменить папу, себя или сестер, чтобы она любила нас больше.
Мэйби все еще ревет, а у меня в глазах ни слезинки. По сравнению с возвращением домой Агнес приезд мамы домой сейчас кажется вопросом третьестепенной важности.
– Я буду внизу ждать Агнес, – говорю я, подходя к люку.
– Сейчас приду, – отвечает Мэйби, вытирая глаза и откашливаясь.
Я спускаюсь с лестницы и слышу, как около дома визжат тормоза папиной машины. Он вбегает в дверь в полном одиночестве и видит в коридоре меня.
– Ее еще нет?
– Еще нет.
– Проклятье!
Это не тот ответ, на который он рассчитывал. Он начинает расхаживать по коридору, идет на кухню, потом снова возвращается в коридор.
– Я нигде ее не видел. Я три раза проехал туда разными путями… я не знаю, что делать дальше. Мне снова выехать на поиски? Я не хочу звонить в полицию, если это не чрезвычайная ситуация…
Мне кажется, я впервые оказываюсь в ситуации, когда у папы нет ответа. Мама всегда жаловалась: «У вашего папы вечно на все готов ответ». Я не понимаю, что в этом плохого. Было бы лучше, если бы папа сейчас вел себя как человек, знающий ответы на все вопросы, если бы он успокоил меня, трезво оценил ситуацию и сказал мне, что делать. Вместо этого папа расхаживает по дому и что-то бормочет.
– Я очень зол на твою сестру, – говорит он, и мне становится страшно за Мэйби. – Она не должна была оставлять телефон дома и не должна была уходить из школы. Она должна была оставаться на месте и ждать. В этом случае мне бы перезвонили из школы.
Стоп. Папа злится не на Мэйби. Он злится на Агнес. Я не припомню случая, чтобы папа был так зол на Агнес…
На лестнице появляется Мэйби:
– Прости. Мне очень жаль. Клянусь, что это все было не нарочно…
Папа не дает ей договорить:
– Ты разве не видишь, что я сейчас очень расстроен? – Он показывает на свое лицо: главная материальная улика, представляемая вниманию суда. – Теперь ты понимаешь, почему я прошу сообщать мне, когда вы задерживаетесь?! Теперь ты понимаешь?! Потому что я за вас беспокоюсь! Я не собираюсь управлять вашими жизнями! Я не хочу мешать вам получать радость и удовольствие! Мне просто надо знать, где вы находитесь!
– Прости, прости меня, – бормочет плачущая Мэйби. – Папа, прости, умоляю….
Папа не выдерживает.
– Все, – решает он. – Я звоню в полицию.
Я сижу на ступеньке чуть выше уровня первого этажа, Мэйби спускается и садится рядом со мной. Меня тошнит. Я не хочу быть одной из тех, у кого берут интервью в передачах о преступлениях, передачах, которые я зачем-то часто смотрела. Не хочу, чтобы у меня брали интервью на фоне размытого задника, а внизу экрана была подпись типа: «Рада, сестра жертвы». Мне нечего делать в такой передаче. Я не могу поверить, что папа на самом деле звонит в полицию. Но все происходящее вполне реалистично. Я все хорошо слышу и вижу.
– Да, добрый день. Я хотел бы сообщить о пропаже ребенка… Ей девять лет, зовут Агнес Бурк…
Я не могу этого слышать. Я смогу прожить без мамы, но не без Агнес.
Когда папа начинает описывать одежду, в которой Агнес вышла утром, к нашему дому подъезжает автомобиль. Мы выбегаем посмотреть и видим серебристый минивэн, за рулем которого сидит седовласая женщина, чье лицо выглядит знакомым. Дверь минивэна открывается, и выходит Агнес. За ней появляются Гарри Домашка и его брат Энди.
– А вот и я! – сообщает Агнес.
– Она вернулась! – кричит папа в трубку, роняет телефон и бежит к ней. – О, слава тебе господи!
Он крепко-крепко обнимает Агнес. Папа плачет, и мы с Мэйби тоже. Мы все обнялись, стоим и плачем.
– Мы всего лишь за мороженым съездили, – говорит удивленная Агнес.
Папа, Мэйби и я не можем остановиться и продолжаем плакать. Гарри и Эндрю стараются смотреть в сторону, чтобы нас не смущать.
