Я забираюсь в автобус и сажусь в третьем ряду. На своей остановке входит Иззи. Она в джинсах, футболке, бейсболке, и на ее лице широкая улыбка. Она останавливается в начале прохода, снимает бейсболку, и весь автобус буквально сходит с ума. Она совершенно лысая. Ну не совсем лысая, но волосы на ее голове не длиннее одного сантиметра. Она наклоняет голову и дает всем желающим ее погладить. Дойдя до меня, она садится рядом.
– Привет. Извини, что испортила прическу, которую ты сделала.
– Что сказала бабушка?
– Ну, ее чуть кондрашка не хватила. Она пару часов на меня орала. До ее отъезда папа меня наказал. Эшли заставила меня поклясться, что я куплю новые шмотки. – Она видит, что я расстроилась, и смеется. – Шмотки в моем стиле. Типа новые джинсы и майки.
– Так что, все в порядке?
– Ну да. Бабушка вычеркнет меня из завещания, и в этом году я, скорее всего, не получу от нее на день рождения открытку, в которую вложено двадцать долларов. В общем, бабушка рвет и мечет, но она завтра уезжает. – Иззи проводит рукой по голове. – Извини, что тебе из-за меня досталось. Что сказал твой папа?
Я в двух словах описываю ей суть трехчасовой лекции.
– Он отберет мой телефон на выходные, – говорю я потом.
– Это фигово. – Иззи встает и собирается идти к своим приятелям, сидящим в дальнем конце автобуса. – Ты, кстати, пойдешь в субботу на танцы?
– Скорее всего, нет.
– Почему? Приходи! – Она бьет меня в бицепс и уходит в конец автобуса, чтобы дать возможность своим друзьям недоумкам погладить ее по коротко стриженной голове. – Увидимся.
Софи я не вижу до начала занятий. Наверное, она решила схитрить и сделать вид, что заболела. В этом случае ей придется отдавать деньги в понедельник. Я замечаю ее на второй перемене, перед уроком английского. Она улыбается, но вид у нее такой, будто она может в любую секунду лишиться чувств. Дезире и Ханна болтают с ней, совершенно не замечая ее состояния. Я понимаю, что я сейчас единственный человек, который знает, как Софи на самом деле себя чувствует.
Во время занятия я часто на нее поглядываю. Сегодня учитель мистер Круэ рассказывает нам про апостроф и использование буквы S для обозначения притяжательного падежа в английском (например, во фразе «This is Sophie's problem»
[10]). Точно так же апостроф в английском используется и для сокращения глагола is (как, например, во фразе: «Sophie's in a world of trouble»
[11]).
Во время урока у меня в голове как будто загорается лампочка. Что ни говори, а я все-таки хороший фиксер. Урок подходит к концу, мистер Круэ чуть ли не рвет на своей голове волосы, потому что Оливия Курцвейл снова и снова спрашивает его, придает ли использование апострофа словам множественное число. Пока все это происходит, у меня рождается план того, что́ Софи должна сказать членам ученического совета.
Она должна сказать им правду.
Дорогие члены ученического совета.
Я совершила серьезную ошибку и очень об этом сожалею. Я не буду ничего приукрашивать. Я поступила неправильно, я солгала и сейчас хочу рассказать вам правду. На протяжении всего прошлого года у меня была проблема, которую я пыталась скрывать. Я брала вещи, которые мне не принадлежали. Я не буду перечислять вам все аргументы, которыми тогда оправдывала свое поведение. Я хочу сказать вам правду. Я взяла деньги, собранные на организацию весенних танцев. Простите, что не оправдала вашего доверия. Я верну все деньги, как только смогу, и я безропотно приму все последствия этого поступка. Еще раз простите, что не оправдала вашего доверия.
Я подхожу к Софи во время перемены:
– Привет, Софи.
– Привет.
Она удивлена, что я с ней заговорила, но отходит от Ханны и Дезире. Ей интересно, что я хочу ей сказать. Мы забиваемся в угол, и я передаю ей записку. Она читает текст, и на ее глазах появляются слезы. Дойдя до конца, она прижимает листок бумаги к груди, закрывает глаза и делает глубокий выдох. Такое ощущение, что она мысленно читает молитву.
– Мне кажется, тебя накажут не очень строго, если ты во всем признаешься и объяснишь, почему так себя вела, – говорю я.
Она открывает глаза и смотрит на меня с чувством искренней благодарности.
– Я просто не верю, что ты мне все еще помогаешь.
Мне и самой сложно поверить, что после всего произошедшего я все еще пытаюсь ей помочь.
– Мне хотелось тебе помочь.
– И ты действительно мне помогла, – говорит Софи. – Рада, я даже и не знаю, как бы смогла без твоей помощи пережить последние две недели. Я никогда никому не говорила о том, что у меня проблема – я клептоманка.
И ты меня не бросила, хотя об этом знала. И твое отношение давало мне надежду. Если ты смогла принять меня такой, значит, и другие тоже смогут. – Она вытирает глаза. – Я плохо поступила, когда говорила, что мы с тобой не подруги. Ты вела себя как настоящая подруга.
Вот-вот должен прозвенеть второй звонок. Ханна из противоположного конца коридора кричит Софи: «Пошли, ведьма!» Софи крепко сжимает мою ладонь в своей руке.
– Ты придешь на встречу членов совета? Без тебя мне будет сложно, мне очень нужна твоя помощь.
Дезире и Ханна внимательно на нас смотрят. Неужели Софи Нельсон держит мою покрытую цыпками руку? Зачем она это делает? Наверное, из жалости.
– Встретимся в коридоре около столовки, – говорю я. – Я пойду на собрание вместе с тобой.
– Спасибо. – Она еще раз сжимает мою ладонь, отпускает и догоняет своих подруг. Потом она поворачивается и кричит на весь заполненный учениками коридор: – Рада, ты суперподруга!
Через два урока я иду на встречу с Софи, и в коридоре меня перехватывает Тэй. Он идет рядом со мной и говорит:
– Привет! Мне жаль… В смысле… Жаль, что я тебя обидел.
Это когда ты назвал меня фриком? Мне тоже очень жаль.
– На нас смотрело много людей, и я занервничал. Я тут же пожалел о том, что сказал. Прости меня, Рада.
Ну ладно. Я поняла: он сожалеет о том, что сказал, и я рада слышать его признание. Тем не менее, когда он назвал меня фриком, мне было больно. Очень больно. С тех пор прошло уже несколько дней, но пока я не готова сказать ему: «Ерунда, все в порядке», поэтому просто отвечаю: «Спасибо».
Тэй спускается вместе со мной по лестнице. Я останавливаюсь на первом этаже, он тоже останавливается и кладет ладонь на шею сзади, словно трогает обгоревшее на солнце место. Лицо у него красное.
– Слушай… вот какая штука… – говорит он.
Я слушаю, понимаю, что сейчас он выскажет просьбу, качаю головой и прерываю его:
