Именно это Шеллестеде пыталась до меня донести. Я знаю, что ты думаешь, что помогаешь… Мне становится так грустно, что хочется плакать.
Папа продолжает:
– Если твоя одноклассница пропускает репетиции и ты помогаешь ей объяснять прогулы, на самом деле ты ей не помогаешь. Ты помогаешь ей в будущем чаще пропускать репетиции. Если она не хочет ходить на репетиции, то ей надо уйти из группы. В любом случае ей не надо врать о том, где она находится. Это просто небезопасно. Никто не знает, где она была, и она не сказала с кем. А вдруг с ней случилось бы что-нибудь плохое, представь? Ты понимаешь, о чем я?
Я киваю и украдкой смотрю на электронные часы на кабельном ресивере для телика. Мы уже час говорим на эту тему и наверняка ее полностью истощили.
– Я могу идти? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает папа, встает передо мной и всматривается мне в лицо. – Я хочу знать, каким фиксерством ты занимаешься дома.
Опа! А вот к этому я не была готова. Струйка пота ползет по спине.
– Я ничего не делаю, – отвечаю я.
Он долго молчит. Он наклоняет голову и изучающе смотрит на меня. Он включил Взгляд Адвоката на полную мощность.
– Что-то мне с трудом в это верится, – говорит он наконец.
– Это чистая правда. – Я складываю на груди руки и притворяюсь, что меня обижает его недоверие. – Дома я фиксерством не занимаюсь.
– Посмотри на меня, – требует он; я поднимаю голову. – А вот вчера вечером, когда Мэйби опоздала, это ты придумала причину опоздания?
«Ой, ой, ой!» – говорит мой мозг.
– Нет, – бормочу я.
(«Да, это была я», – говорит выражение моего лица. К счастью, выражения лица как доказательство в суде не принимаются.)
Папа садится и молча на меня смотрит. Я некоторое время тоже смотрю на него, потом не выдерживаю и отвожу взгляд. Что он хочет, чтобы я ему сказала? Я ничего плохого не делала. Это не я приперлась домой вчера вечером с весьма неубедительным объяснением своего опоздания, так почему он не хочет поорать на Мэйби? Мне кажется, сегодня папа уже достаточно на меня орал. Тем более что до него на меня орала еще и Шеллестеде. Может, хватит сегодня на меня кричать?
Я страшно зла. Я всегда оказываюсь где-то посередине. Все ссоры в этом доме одинаковые, будь то спор между папой и Мэйби, мамой и папой или Агнес и мамой. Земля трясется, появляется огромная трещина, разделяющая с одной стороны маму и Мэйби, а с другой – папу и Агнес. И я падаю в эту огромную трещину, перепрыгивая по пути вниз с камня на камень, чтобы потом сгореть в лаве, бурлящей в центре Земли.
Я бью кулаком по подушке дивана.
– Я не занимаюсь фиксерством дома! – кричу я. – Потому что в этом доме уже ничего не исправишь! Эта семья давно разбита!
Я вскакиваю с дивана и ухожу мимо удивленного и шокированного папы в свою комнату.
33. Пятница, утро
Я не знаю, что происходит с Мэйби. Проблемы с папой были у меня, а не у нее. Меня целую неделю не будут выпускать гулять. Я прикрыла ее вчера вечером, чтобы ей не досталось за опоздание. Поэтому я совершенно не понимаю, почему она гневно топает у себя в комнате, с грохотом закрывает туалетную дверь и рычит на меня, когда я стучу в дверь, чтобы понять, занят туалет или нет.
Я иду в папин туалет, одеваюсь и спускаюсь на завтрак. Говорю «Доброе утро» папе и Агнес. Кажется, сегодня папа злится на меня уже не так сильно, а может, его просто отвлекает Агнес, которая рассказывает ему о математическом термине, который она недавно узнала.
– Зепто, – говорит Агнес, – это приставка, означающая десять в минус двадцать первой степени.
– Удобно, – произносит папа перед тем, как сделать гро-о-о-омкий глоток кофе. – Теперь я могу не говорить все время «Десять в минус двадцать первой степени», а просто сказать «Зепто».
Звонит папин телефон.
– Привет, Бакстер, – говорит папа. – Как ты там?.. Ах вот как… Жаль…
В кухню входит Мэйби, берет тарелку с чашкой, английский маффин и садится на свое место за столом. На ней толстовка, в которой она спала, волосы неаккуратно собраны в пучок, и совершенно очевидно, что утром она не была в душе.
Папа заканчивает разговор с Бакстером и сообщает:
– Бакстер заболел, а у меня после работы сегодня встреча. Так что, Мэйби-бейби, ты должна будешь забрать Агнес из школы и пешком вернуться с ней домой.
– Почему именно я? – жалуется Мэйби.
– Я могу это сделать, – предлагаю я свою помощь.
– Ты наказана и не имеешь права гулять, – строго напоминает мне папа.
Да, точно.
– Я сама могу дойти до дома, – говорит Агнес.
– Нет, не можешь, – отрезает папа.
Он всегда чересчур беспокоится за Агнес. Когда мне и Мэйби было столько лет, сколько Агнес сейчас, мама разрешала нам ходить без сопровождения, но папа читает слишком много новостей о пропавших детях и убежден, что девятилетней девочке не стоит гулять по нашим скучным и безопасным пригородам, в особенности вдоль оживленных дорог.
– Пешком самое меньшее сорок пять минут. Я не хочу, чтобы ты шла одна.
– А почему ты не можешь ее забрать? – спрашивает Мэйби.
– У меня встреча, – отвечает папа. – С Глорией Нельсон.
Я чуть было не выплевываю сок на скатерть.
– Консалтинговый бизнес Софи натолкнул Глорию на мысль открыть собственное дело, – объясняет он. – У нее возникло несколько вопросов по поводу регистрации бизнеса. Мы что-нибудь съедим и пообщаемся. Вернусь домой не позднее половины девятого.
Встреча? И они собираются еще поесть? Ну по крайней мере, папа не разоделся, словно идет на свидание, и не поет. Он может вернуться домой гораздо раньше, чем рассчитывает. Ведь сегодня в обед Софи должна вернуть деньги. И если этого не произойдет, то Софи может позарез понадобиться ее мама. А может быть, и адвокат.
Я не чувствую радости от мысли, что у Софи могут быть большие проблемы, и на автомате переключаюсь на фиксерский внутренний настрой. Может, Софи стоит сознаться на ученическом совете в том, что она сделала? Или… может, вдруг Гарри сможет ей как-нибудь помочь. Отличная, кстати, идея. Почему я об этом раньше не подумала? Я уверена, что Гарри сможет что-нибудь придумать….
Но потом эту внутреннюю дискуссию прерывает суровый внутренний голос. «НИКОМУ НЕ ПОМОГАЙ, – говорит этот внутренний голос. – В ОСОБЕННОСТИ СОФИ». Верно. Я уже пыталась ей помочь, после чего она со мной очень плохо обошлась. Так что, Софи, выкручивайся сама как умеешь.
Я прощаюсь и иду к остановке автобуса. Я рада, что Иззи уже не надо скрывать, как она одета, хотя в глубине души была бы не против, если бы у нее был повод заглядывать ко мне домой и потом вместе со мной садиться в автобус. Меня наказали – отняли телефон, отчитали и устроили на неделю комендантский час. Я не представляю, как наказали ее после того, как она вернулась домой в таком виде, словно по ней газонокосилка проехала.
