Меня потрясло не только предательство Софи. Когда мисс Макдоналд делала перекличку, я поняла, что Жасмин нет в школе. Вчера она прогуляла репетицию, а сегодня вообще не появилась. И у меня самые плохие предчувствия. Хотя, может, все это простое совпадение… Жасмин же никуда не пропала, правда? В общем, эта история мне совсем не нравится. И многое другое мне тоже не нравится.
Настроение портится еще сильнее, когда мисс Макдоналд из учительской передают записку. Она поправляет очки, читает ее и говорит: «Рада, мисс Шеллестеде ждет тебя в своем кабинете». Под громкое «о-о-о!» одноклассников я поднимаюсь навстречу своей трагической судьбе. Кто-то начинает напевать похоронный марш, несколько человек смеются. Ну-ну, смейтесь. Но ничего веселого со мной не происходит. Люди могут в прямом смысле умереть от страха – я читала где-то, что один семилетний мальчик так боялся зубного, что у него в зубоврачебном кресле случился сердечный приступ. Я медленно плетусь по коридору, размышляя о том, что меня может постичь судьба этого несчастного.
Дверь кабинета Шеллестеде открыта.
– Заходи, – произносит она, как только я оказываюсь на пороге. Она показывает рукой на стоящее напротив ее стола кресло и добавляет: – На твоем месте я бы закрыла за собой дверь.
Ржавые дверные петли громко скрипят. Такое ощущение, что открывается гроб, который выкопали из-под земли, и сейчас появится оживший мертвец. Я уверена, что училка сознательно не смазывает петли двери, чтобы нагнать страха на провинившихся учеников.
Я сажусь, и Шеллестеде начинает буравить меня своим всевидящим оком, но я уже к этому мысленно подготовилась. Я решила, что буду смотреть на место чуть правее ее носа. О НЕТ, ОНА СМОТРИТ МНЕ В ГЛАЗА, И Я НЕ В СОСТОЯНИИ ОТВЕСТИ ВЗГЛЯД. Черт. Нос, оказывается, расположен слишком близко к глазам. В следующий раз я буду смотреть на ее лоб.
Она буравит меня взглядом. Я не представляю, зачем она вызвала меня к себе, но, видимо, повод достаточно серьезный. Меня вызвали из-за Жасмин? Интересно, как там у нее дела… Мне надо что-нибудь сказать? Да, точно, это по поводу Жасмин. Шеллестеде узнала, что я придумывала ей отмазки для прогулов репетиций. Видимо, поэтому вчера после занятий ко мне подходил Гербер, так как Шеллестеде рассказала ему, что отмазки придумывала я.
Или… может, это по поводу Софи? Может, Шеллестеде каким-то образом узнала о пропаже денег? Члены ученического совета купились на объяснение Софи, что она положила деньги в банк, но Шеллестеде гораздо менее легковерная. Я напоминаю себе, что лично я не сделала ничего криминального. Я не трогала те деньги. Я просто придумала Софи объяснялку. Тем не менее я чувствую, что начинаю потеть.
Может, мне заложить Софи? После того, что она говорила обо мне утром, мне ее совершенно не жалко, и, возможно, если я ее заложу, меня не так строго накажут. А вдруг все это из-за Жасмин? Я не хочу раскалываться раньше времени, чтобы не навлечь проблем ни на себя, ни на Жасмин или Софи. Если у Жасмин какие-то проблемы, я должна рассказать Шеллестеде все, что знаю. Хотя, если честно, я практически ничего не знаю.
Я сижу и думаю о том, что Шеллестеде читает мои мысли по глазам. А если не по глазам, то тогда по выражению паники на моем лице. Я должна держать язык за зубами, пока она сама не скажет, в чем дело. Наконец Шеллестеде открывает рот:
– Рада, я думаю, ты знаешь, почему ты здесь.
Ага, значит, она не может читать мои мысли, потому что иначе бы поняла, что я сижу и гадаю, по какой причине она меня вызвала.
– Если честно, то нет.
Тут она раскрывает карты:
– Мэдисон Грэм говорит, что ты снова помогаешь людям врать.
МЭДИСОН. Я даже и не знаю, смеяться мне или плакать. Я-то думала, что разговор пойдет о Софи или Жасмин, а тут, оказывается, Мэдисон! Я эту Мэдисон все-таки убью. И не один раз, а дважды. Самых страшных преступников могут присудить не к одной смертной казни, а к нескольким. Именно эта участь и ждет Мэдисон.
Я делаю невинное выражение лица и говорю то, во что искренне верю:
– Я не сделала ничего плохого.
Шеллестеде опять буравит меня взглядом и, чтобы окончательно подавить мою психику, устрашающе поднимает одну бровь. Совсем чуть-чуть.
– А Мэдисон утверждает обратное. Судя по всему, ты изображала из себя ее бойфренда. И видимо, ты продолжаешь оказывать разные услуги и другим ученикам.
Ничего себе! Я просто ушам не верю! Мэдисон заложила сама себя, чтобы мне насолить. Ну что это, скажите, за человек?
– Да ничего я не…
Шеллестеде не дает мне договорить:
– Знаешь что, Рада, ты очень умная девочка. По твоим оценкам этого не скажешь, потому что ты слишком много времени тратишь на пустяки, но я вижу, что ты совсем не глупая. Когда мистер Гербер сказал мне, какую причину отсутствия на репетиции ты придумала для Жасмин Гутьеррез, я ее оценила. Все очень тонко и хорошо продумано.
Она останавливается, чтобы посмотреть, как я реагирую на ее обвинения. Я стараюсь сохранять спокойное выражение лица, хотя мне хочется кричать и топать ногами.
– Конечно, – продолжает она, – доказательств того, что ты придумала эту ложь, у нас нет, потому что, когда вчера мистер Гербер разговаривал с Жасмин и ее матерью, Жасмин твое участие отрицала. Ее на два дня отстранили от занятий. Тебе очень повезло, что не отстранили и тебя.
– Но… – Я запинаюсь от ужаса при мысли, что меня могли бы отстранить от занятий. Если бы это произошло, я даже и не знаю, что бы папа мне устроил. – Но я ничего не сделала.
– Мэдисон Грэм утверждает совсем другое. – На этот раз Шеллестеде поднимает обе брови. – Рада, я понимаю, ты хотела людям помочь. Я знаю, ты думаешь, что им помогаешь, но на самом деле это совсем не так. Придумывать объяснительные, чтобы люди могли избежать последствий своих поступков, – это не помощь.
М-м-м…. Ну не знаю. Меня просят помочь избежать последствий своих поступков, и когда я это делаю, все обычно остаются довольны. Я помогаю людям не попадать в плохие ситуации – вот это я называю помощью. Но я не собираюсь спорить с Шеллестеде.
– Еще одно замечание, – говорит она, – и ты выходишь из игры. Я уже говорила с тобой о твоем поведении и сейчас говорю о нем второй раз. В третий раз я вызову твоих родителей. Тебе все понятно?
– Да, – тихим голосом отвечаю я.
Шеллестеде начинает писать записку учителю, объясняющую причину моего опоздания на урок.
– Хорошо. Можешь идти.
Я выпрыгиваю из кресла, словно катапультируюсь. На этот раз дверь скрипит так, словно открываются тюремные ворота. И я бегу на волю.
28. Среда, вечер
Я сижу за столом в своей комнате и вычеркиваю из списка имена. Мои часы показывают 18:26. Заходит солнце. В доме тихо. Папа и Мэйби еще не вернулись, а Агнес с Бакстером играют внизу в домино. Вернувшись из школы, я минут пять с ними поиграла, но Агнес постоянно останавливала игру, пытаясь вычислить вероятность вытаскивания дупеля («У меня уже есть один дупель, всего их семь штук, поэтому переменную, зависящую от того, сколько у меня дупелей, мы назовем V…»). В это время Бакстер смотрел на меня так, словно хотел сказать: «Пожалуйста, давайте просто играть, как нормальные люди».
