– Люди не зовут меня с ними тусоваться, – говорю я.
Она наконец отлипает от пробковой доски с фотографиями и начинает упаковывать свои вещи.
– Потому что тебя боятся.
У меня от такого ответа глаза чуть не вылезают из орбит. Она, наверное, надо мной шутит. Единственное, что во мне может испугать, – это мой запах изо рта по утрам.
– Меня боятся?
– Ну да, – отвечает она, делая ударение на слове «да». – Тебя это удивляет? Ты же все обо всех знаешь. И можешь в любой момент раскрыть все секреты.
Я морщусь от мысли, что подобное может произойти. Если я буду раскрывать секреты, то у людей начнутся проблемы, и все меня люто возненавидят.
– Я не собираюсь этого делать.
– И тебе в голову приходят мысли, до которых никто другой не может додуматься, – продолжает она. – Это тоже людей отпугивает. Например, ты предложила мне купить в секонде одежду, в которой я буду красоваться перед бабушкой. Это просто суперидея. Как ты до нее додумалась?
Если честно, то я даже и не знаю как. Я уже давно фиксер, поэтому идеи появляются у меня почти автоматически. Ко мне приходит человек со своей проблемой, я концентрируюсь, думаю и через несколько минут нахожу решение. Меня саму это тоже иногда пугает.
Я пожимаю плечами:
– Не знаю. Слушай, нам уже пора…
По пути к остановке автобуса Иззи меняет тему. Она начинает с энтузиазмом рассказывать о видео под названием «Смертельная война», «Кровавое убийство», «Насильственное нападение» или что-то в этом роде.
– А когда на чела наезжает танк, это выглядит, как будто из тюбика выдавливают пасту: у чела изо рта начинают лезть кишки…
Она продолжает рассказывать мне об этом адски мрачном видео до самой остановки, потом залезает в автобус и, проходя по проходу, раздает направо и налево тумаки своим приятелям «козлам». Наконец Иззи садится рядом с Джексоном, приподнимает ягодицу и оглушительно громко пукает.
– Аромат «Козлы в пути!» – орет она, и все сидящие рядом закрывают носы, чтобы не чувствовать жуткую вонь.
Видимо, вот так надо себя вести, чтобы стать популярной.
23. Вторник, после школы
Этот школьный день длится бесконечно. Он просто не кончается. Вы знаете, что один год жизни собаки равен семи годам жизни человека? Так вот, каждый час этого дня равен семи человеческим годам. К четвертому уроку кажется, что мне уже глубоко за тридцать.
Все утро у меня не было сил даже взглянуть на Гарри. А вот Мэдисон от меня просто глаз не отрывала. Один раз когда она увидела, что я на нее смотрю, то провела указательным пальцем по горлу. Уверена, что при этом она нарушила правила антибуллинговой политики, проводимой в нашей школе.
Во время обеда я пряталась в классе, который оказался незапертым. Я не хотела никого видеть и даже выключила свет. Мне надо было побыть одной. В течение дня каждый раз, когда я видела Реббу-Бекки Льюис или кого-то, кто двигался в мою сторону, желая попросить об одолжении, я приседала, чтобы спрятаться в толпе. Когда я заметила, что ко мне во время перемены идет Тэй с извиняющимся выражением лица, я дала задний ход и снова вернулась в женский туалет, из которого несколько секунд назад вышла.
Я разговаривала только с Софи. После седьмого урока мы встретились около туалета для учителей на третьем этаже. До этого я полночи думала, как помочь ей быстро достать денег, и пришла к выводу, что она может а) попытаться продать одну из своих почек на eBay, б) признаться во всем матери и попросить у нее денег.
– Твоя мама точно тебя простит, – уговаривала я ее. – Ты сама это прекрасно знаешь. Это лучше, чем если тебя арестуют.
Но мне не удалось убедить Софи, что она должна спасать свою собственную шкуру. Вчера в ресурсном классе мне показалось, что мы пришли к определенному взаимопониманию, но сегодня Софи вернулась обратно в свой выдуманной мир, в котором она ничего плохого не сделала. Когда я произнесла слово «арестуют», она сделала выражение лица, говорящее о том, что я излишне драматизирую ситуацию.
– Все будет в порядке, – произнесла она и погладила меня по руке. – Люди совершают ошибки, банки теряют деньги, все уладится…
Люди совершают ошибки? Нет, серьезно, это ее объяснение произошедшего?
– Софи, банки не теряют вклады людей. Когда человек кладет деньги на счет, они на нем и находятся.
Она только закатила глаза, как будто я не понимаю чего-то очевидного.
– Ну а если мой счет взломали? Типа украли личные данные?
Я решила даже не начинать перечислять причины, по которым это очень слабая отмазка. Меня удивило, что она так резко изменила свое поведение, отвергает очевидные факты и не хочет понять, что в ближайшем будущем ей грозят нешуточные неприятности. Я сидела и потела, с ужасом представляя наказание, которое ее ждет. А ей как будто от всего этого было ни холодно ни жарко.
– А, вот ты где!
Перед нами появилась Каролина и улыбнулась мне самой что ни на есть искусственной и лживой улыбкой. (Замечу, что она даже не пыталась скрыть неискренность свой улыбки. Ее улыбка просто кричала, что она неискренняя, и Каролине было на это совершенно наплевать.) Каролина взяла Софи за руку:
– А о чем ты с ней разговариваешь?
– Об украшениях, – спокойно ответила Софи.
Она помахала мне пальчиками, сказала: «Пока» – и Каролина ее увела.
Ну наконец-то. Три часа дня. Я не хочу разговаривать ни с кем, кто может искать меня на улице, следовательно, не хочу заранее выходить к автобусу. Я долго собираю свои вещи в кабинете мистера Редфорда. Потом я беру из шкафчика пальто и, когда закрываю шкафчик на замок, вижу, что прямо ко мне идет учитель музыки мистер Гербер.
Я понятия не имею, зачем я понадобилась Герберу, но по его лицу вижу, что он не скажет мне ничего хорошего. Гербер останавливается напротив меня. Он наморщил лоб, и его волосы блестят от пота.
– Рада, а ты сегодня днем Жасмин видела? Тук-тук, говорит мое сердечко, это уже не шутка. Герберу вообще-то нет никакого смысла спрашивать меня, где Жасмин. Я не играю в группе. Мы даже с ней не подруги. Я ее практически не знаю. Я просто придумала ей пару отмазок, и все.
– Нет, – отвечаю я. – Извините.
– А она тебе ничего не писала? – нетерпеливо спрашивает учитель.
ТУК-ТУК-ТУК-ТУК! Мое сердце – заключенный, который своей жестяной кружкой колотит изнутри по решеткам моих ребер.
– Нет.
Я протягиваю ему свой телефон, чтобы Гербер мог при желании проверить мои слова, но он его не берет. Лучше бы уж взял и проверил. Я ему не вру: сегодня я Жасмин не видела и она мне не звонила. Она не писала мне ни сегодня, ни вчера, вообще никогда. Но я чувствую себя такой испуганной и виноватой, что не смогла бы пройти проверку на детекторе лжи. Начать с того, что я ужасно потею и ко мне просто не смогли бы прикрепить датчики.
