– Ну как, интересно?
– Очень, – коротко ответила она, не отрывая взгляда от страницы.
– О чем книга?
– О любви.
– Ну-ну. Женская, стало быть, со вздохами и легкомысленными кружевными бантами.
– Про банты здесь тоже пишут, но они не какие-нибудь там буржуйские. Они все на женах декабристов. Сава, как они сильно любили своих мужей! Прям так любили, что отправились за ними на каторгу в Сибирь.
– Тогда одобряю выбранную тему, – только и смог сказать Савелий.
Наскоро просмотрев газету, он вырезал статью с цитатами вождя и вложил ее в большую серую папку, которую завел с того дня, когда Гала по незнанию выбросила в туалет всю подборку за последние месяцы.
– Так-то оно надежнее, – довольно произнес он, втискивая папку между учебниками Менделя.
Чтобы подшивка легко заняла свое почетное место среди научной литературы, пришлось переставить парочку книг на другую полку. Оставшись довольным от найденного решения, Сава решил пойти перекурить, но тут его взгляд упал на маленькую брошюрку «Скорняжное дело». Первым желанием было отправить справочник на место, но вспомнив, что пересыпанные солью крысиные шкурки вот уже несколько месяцев лежат в ведре и дожидаются выделки, прихватил ее с собой и уселся в гостиной изучать процесс мездрения.
Вечером, как и договаривались, Гала с Мирав вышли во двор. Жара спала, с моря дул прохладный ветер, и можно было спокойно поболтать на скамеечке под старым платаном.
– Мирочка, какую страшилу ви перенесли за эту неделю! Я как о вас вспоминала, так сразу хотелось глубоко страдать от неизвестности. Ну теперь все хорошо, и можно начинать счастливо жить.
– Сара Моисеевна, я же за эти дни столько слез выплакала, столько мыслей поганых в голове перебрала, что подумать страшно. И главное – сон перед этим снился, как будто я на деревянной кровати лежу забинтованная, а неподалеку от меня мама моя покойная. Кровать широкая, а она говорит, мол, двигайся, доца, к мине поближе. И так нежно рукой манит. А я смотрю на нее, и страх сковал. Сама думаю, отчего вдруг боязно, ведь не кто-нибудь, а мама зовет. Потом взяла и побежала от испугу. Проснулась в холодном поту и поняла, что сон нехороший. Пошла через несколько дней к врачу и вот тебе, здрасте пожалуйста.
– И пускай ученые говорят, чего хочут. Есть что-то сильно неизведанное, которое нас предупреждает, – продолжила тетя Сара. – Помню: незадолго до войны помыла я полы в доме и уселась на лестнице ноги в тазу обмывать. Я раньше завсегда босиком пол мыла. Так вот, села я, посмотрела на небо, а там… как в кино. Люди по небу идут. Много людей, и все в одну сторону направляются, скот гонят, чемоданы несут, телеги груженые едут, и огонь с дымом кругом. Картина складывается: вроде как люди от беды спасаются. Я Семена стала звать, чтобы он мог на своем зрении убедиться в правильности того, что мине видится, а он, аспид эдакий, как плохая корова, когда ее доят, в уборной в это самое время сидел, запором мучился. Кстати, ви, Мирочка, козочку свою уже пробовали доить?
– Нет еще. Руку нельзя напрягать.
– Замечательная у вас козочка, красавица белоснежная, и рожки смешные и востренькие. Ох, как она ими Саву в зад боднула, будь он неладен! Так вот, о чем это я говорила? Пока Сема пришел, все уже давно исчезло. Я тогда расстроилась и ничего ему про небесное явление не сказала. Боялась, что не поверит или, того хуже, за сумасшедшую примет. Рассказала только тогда, когда война с фрицами началась. Ну а там уже не до смеха. Поверил без одного сомнительного слова. Вот так.
– И у вас, значит, предсказание в жизни случалось, – тяжело вздохнула Мирав. – Раньше, говорят, их больше было, а сейчас очень редко. Это, наверное, от того, что люди перестали в церковь ходить. Ох, кто бы мине предсказал, когда наш Мендель женится. Я ещче и от этого сильно расстраивалась. Думала, помру и не увижу, как он в дом невесту приведет. Лежу, плачу, а перед глазами картина, как он заходит во двор с умной, страшной и в круглых очках.
– Мирочка, с чего ты взяла, что он обязательно слеповатую и страшную приведет, – заступилась за Менделя Гала.
– А какую ещче! Кто на него позарится! Он же всю стипендию на комсомольские взносы сдает, а за девушками ухаживать надо, тратиться, цветочки с мороженкой покупать. Кому такое счастье достанется? С евоным-то мозгом трудно жить: в голове только формулы с микроскопами. О чем он с красивой разговаривать будет? Загляните к нему в тетрадку и сделайте себе мнение. Хоть бы какой поганый рисунок от скуки нарисовал! Все биологические, и ни одного про любовь.
– Сарочка! – позвал жену Семен. – Иди ужинать! Я уже все приготовил!
Сара Моисеевна нехотя встала со скамейки и медленно пошла домой. После пары шагов она обернулась:
– Ви слышали? Он приготовил! Вся женская работа по дому в течение дня моментально меркнет от «я все уже приготовил». И за что ми только любим мужчин? Иду, Семочка, иду!
Ночь в семье Ватман, если не считать Галиного храпа, прошла относительно спокойно. В последнее время Мендель опросил немалую часть знакомых и собрал богатый материал на тему борьбы с храпунами. Почти каждую ночь он проверял эффективность различных методов и понял, что ни один из них не дает хорошего результата. Зажим носа не был панацеей, да и синева от сдавления портила тетке внешний вид. Посаженное на капельку канцелярского клея перышко давало кратковременное затишье храпа. Оно щекотало ноздрю, заставляя Галу неистово чесать нос и чихать по многу раз. Проснувшись от раздражения, она шла закрывать окно, думая, что коварная простуда подбирается к ее хрупкому организму. С исчезновением уличных шумов храп становился еще невыносимее, и Мендель, окончательно измучившись, забирал одеяло с подушкой и уходил спать на кухню. Единственным более или менее действенным методом оказались маленькие камушки, которые он подкладывал ночью под простыню. При повороте на бок они подкатывались под тело и вызывали неудобство сразу же, как тетка ложилась на спину. Конечно, неспокойный сон отражался на внешнем виде родственницы и расчесанный до красноты нос тоже не красил, но жертва была необходима, как воздух, вода и крепкий сон.
Легкая разбитость после сна не нарушала Галиного распорядка, и утренние посиделки в галерее продолжались несмотря ни на что. Привычно восседая на венском стуле, она наслаждалась тишиной раннего утра и восхищалась тем, как восходящее солнце робко заглядывало в арку. Этой робости хватало ненадолго. Закрепившись на отвоеванной у ночи территории, оно разрасталось, как на дрожжах, и уже через несколько минут заполняло собой все арочное пространство, упираясь округлым горящим телом в холодный каменный свод, который на удивление идеально подходил под размеры светила. В этот день ничто не нарушало привычной процедуры восхода, и яркий солнечный свет уже вторгся в темное царство двора, как в конце тоннеля показался белый силуэт с косой. Казалось, он не идет, а плывет в потоке света.
«Это за мной смерть пришла, – промелькнуло в голове у Галы. – Никогда бы не подумала, что она будет настолько эффектна, да еще и с огромным букетом. Наверное, артисты умирают именно так. Цветы – это справедливо и даже естественно. К обычным людям можно и без них, а к нам, отдавшим всю свою жизнь сцене, нужно являться красиво. Жаль, аплодисментов не слышно».
