Повинуясь непонятному порыву, Ирен захотелось достать ее из ящика стола, чтобы еще раз как следует рассмотреть. Но кукла пропала. Ирен поискала и в других ящиках, но пропажи не обнаружилось ни в одном из них. Тогда Ирен направилась к экономке.
– Я не имею привычки брать вещи из ящиков столов и комодов в хозяйских комнатах, миссис Хадли, – жестко ответила ей Клара.
– Я ни в чем вас не обвиняю, миссис Гослинг. Я просто подумала…
– И Флоренс ее не брала. Она хорошая девушка, – добавила экономка, скрестив на груди руки.
– Это верно, – проговорила Ирен, сдаваясь.
Она застала Нэнси просматривающей счета за поставку овечьего глистогонного средства и свиного гранулированного корма в углу дальней гостиной, где стоял ее стол.
– Извините, что беспокою, Нэнси, но я не могу найти ту старую куклу, которую мы обнаружили в дымоходе комнаты для занятий. Может, вы ее где-нибудь видели?
– Что вы не можете найти?
Нэнси посмотрела на нее поверх очков для чтения, и Ирен подумала, что после многих недель, проведенных под одной крышей, и после многих пережитых волнений она так и не научилась читать по лицу Нэнси ее мысли.
– Ту куклу, которую мы обнаружили в дымоходе. Я положила ее в ящик стола и теперь не могу найти.
– Ну-у… – протянула Нэнси и моргнула. – Скорей всего, Клара бросила ее в мусорную яму, где ей самое место.
– Она категорически это отрицает.
– Что ж, Ирен, боюсь, я понятия не имею, куда она подевалась, – произнесла Нэнси с некоторым раздражением. – А почему вы спрашиваете? Это что, ужасно важно?
– Полагаю, нет. Это просто… странно, вот и все.
– Я вообще не понимаю, по какой причине вы решили ее сохранить. Она была отвратительной.
Нэнси поправила очки и вернулась к счетам с таким подчеркнутым равнодушием, что смутное беспокойство Ирен лишь усилилось.
На полпути к конюшне, куда она шла, чтобы повидать Пудинг, Ирен остановилась. Старый Хилариус подметал двор у каретного сарая, что входило в обязанности девушки, и сразу поняла, что именно в это утро было не так. Пропала Пудинг. Даже в день смерти Алистера и ареста ее брата она не бросила работу. Ирен окинула глазами двор, затем заглянула в загоны. Все лошади находились там, жевали траву, размахивали хвостами, но Пудинг нигде не было. С чувством усилившейся тревоги она направилась к Хилариусу, который перестал подметать и наблюдал за ней с отсутствующим видом. Мысли его витали где-то далеко от фермы. От летнего солнца ястребиный нос старика стал багровым, а все открытые участки кожи обрели цвет ременной упряжи.
– Хилариус, Пудинг сегодня не появлялась? – спросила Ирен. Старик покачал головой, но промолчал. Ирен снова огляделась. – Странно, – продолжила она. – Мне это не нравится. В деревне ведь нет телефона? Мне придется отправиться к Картрайтам. Данди здесь?
– Нет. Если вы беспокоитесь, тогда идите пешком, будет быстрее, – посоветовал Хилариус. – Вы знаете тропинку к коттеджу Родник на другом берегу реки?
– Да, – ответила Ирен. – Я сейчас же и пойду.
– Я с вами, – сказал Хилариус и прислонил метлу к стене. – Ей нужно было остерегаться, – пробормотал он. – Я не сказал ей этого, хотя следовало. Ей нужно было остерегаться.
– Пудинг должна была остерегаться? Остерегаться кого? Что случилось? – спросила Ирен подозрительно, когда старик повел ее со двора, но, прежде чем он успел ответить, их внимание привлекли скрип велосипедной цепи и громкое пыхтение. Это констебль Пит Демпси, усердно нажимая на педали, взбирался на холм.
– Миссис Хадли, – подъехав к ним, произнес он, задыхаясь и жадно ловя ртом воздух, – где Пудинг? Я ее ищу. Она здесь?
– Нет, мы как раз собирались ее искать. С ней все в порядке? Что случилось?
– Я не знаю… я не знаю, где она, но мы должны ее найти! Произошло самое невероятное!
* * *
Клемми проснулась до рассвета. Она выскользнула из-под одеяла и прижала к себе куклу, которую ей подарила Бетси. Странным образом кукла напоминала ей об Илае – это была единственная вещь, связанная с местом, где она могла его себе представить сейчас.
Она провела рукой по животу, который теперь определенно стал больше. Ребенок рос – в полной безопасности, и у него все было хорошо. Кукла станет первым подарком к его рождению, решила Клемми. Когда она думала об этом дне – дне, когда она наконец возьмет в руки своего малыша, – она представляла себе ревущий огонь в очаге их фермы. Это произойдет зимой, у матери будет раскрасневшееся и потное от жара лицо, а сама она тоже будет раскрасневшейся и довольной. Она представляла себе первые крики младенца, которые стихнут, когда он начнет засыпать. Сестры соберутся вокруг люльки, а Илай станет ждать наверху, когда его позовут, – возможно, выпивая с отцом. Или будет работать, если ребенок родится днем. Погруженная в мысли о будущем, Клемми торопливо шагала между полями их фермы по тропинке, ведущей к дороге.
Она смогла выговорить «Исаак» в присутствии миссис Таннер – со стороны это могло показаться мелочью, но для Клемми это было огромным достижением. Она, правда, беспокоилась, что произнесенное имя могло выдать ее секрет. Пожалуй, матери Илая вообще не следовало его слышать. Та любила сына, но все-таки была замужем за Исааком, и тот не потерпел бы вероломства. Миссис Таннер задала еще много вопросов после того, как Клемми удалось произнести имя Исаака, но ни один из них не был правильным, а Клемми не смогла больше сказать ни слова. Когда она бывала расстроена или боялась чего-то, ей это было не под силу. Речь требовала внимания и отрешенности от всего постороннего. Роуз все еще наблюдала за ней все дни напролет, сестры то и дело приставали с догадками и бестолковыми вопросами, а чтобы говорить, ей требовалось спокойное место. Поэтому она собралась отправиться на фабрику, в пустой кабинет Алистера Хадли, и там научиться произносить нужные слова.
На фабрике было тихо – почти никого, так как первая смена еще не началась. Двое мужчин пересекли двор, и гулкое эхо их шагов нарушило утреннюю тишину, но они привыкли видеть Клемми и не обратили на нее внимания. Серый воздух был неподвижен и тих, как глубокая вода, – ни холодный, ни теплый. Она ждала снаружи фабричной конторы, пока не убедилась, что приказчика с рыжими усами внутри нет. Каким бы добрым тот ни казался, она была уверена, что он не пустит ее в кабинет Алистера. Довольная, она вышла из-за угла склада, пересекла двор и проскользнула внутрь дома. Войдя в кабинет мистера Хадли, она тихо закрыла за собой дверь.
Воздух внутри был прохладный и неподвижный. Клемми сразу же почувствовала себя более уверенно. Она прислонилась к двери и выдохнула. Его стол, книги и бумаги, его тяжелое деревянное кресло, медные инструменты, с помощью которых он проверял качество бумаги, – все находилось там, где и прежде, ничто не поменялось за время его отсутствия. И все-таки без него все стало немного другим – как будто предметы мебели переместились с обычных мест, и она не могла толком объяснить, что изменилось. Кто-то принес ведро угля для камина и оставил его у стены вместе с грязной лопатой, чего никогда бы не случилось при мистере Хадли. Но это все еще была та самая комната, в которой под опекой Алистера ей удалось сказать больше слов, чем где-либо еще. Она сразу начала вспоминать некоторые вещи, которым он ее учил. Например, разбивать слово на части и произносить каждую часть отдельно – хотя бы и в неправильном порядке, – а не пытаться проговаривать все звуки вместе. Начинать слово со второго звука, если первый не получается. Использовать ритм, отбивая такт ладошами, как в детской игре, и произнося слоги нараспев. Она прислонилась спиной к окну, закрыла глаза и представила себе мистера Хадли. Ей предстояло освоить предложение: «Исаак, это он виновен: я слышала, как он сказал, что ограбит мистера Хадли».
