Во второй половине дня, когда низкое солнце начало слепить глаза, появился Илай, отыскавший Клемми на пастбище. Она поспешно огляделась вокруг, когда он подошел, но никого из членов ее семьи не было видно. Походка Илая казалась легкой, хотя в ней чувствовалась торопливость, которой не наблюдалось прежде. Он крепко ее обнял, обдав запахом разгоряченного от быстрой ходьбы тела.
– У меня есть план, Клем! – сказал он, улыбаясь, и в этот миг Клемми поняла, что у нее тоже есть план. Она взяла его руки в свои, сплела их пальцы вместе, желая, чтобы он увидел это и понял. Но Илай был слишком взволнован, слишком напорист. – Если наши семьи нас не принимают, то почему мы должны оставаться здесь? – проговорил он резко. – Я могу навсегда распрощаться с отцом, да проклянет его Господь! У меня есть двоюродный брат в Суиндоне, который работает в литейной при локомотивном депо. Он делает паровозы, Клемми! Ты только представь! Он говорит, что там есть работа. Низкооплачиваемая, но работа, и меня готовы учить. Взять подмастерьем. Мы сможем на некоторое время поселиться у брата и его жены всего за несколько пенни, пока не найдем жилье. Я был в Суиндоне, и там здорово, Клем. Чудесный городок, оживленный, соображаешь? И там много хороших людей. Ну как, годится? – Он перевел дыхание, а затем продолжил живописать открывающиеся перед ними перспективы, так как она, конечно же, не могла сказать ему, что никогда не слышала об этом городке, не знает, где тот находится, и не хочет туда перебираться, ведь семья Клемми как раз готова их принять. Или, по крайней мере, готова принять ее, а раз так, то можно уговорить родных принять и его тоже. Наконец Илай заметил ее беспокойство и нахмурился. – Это наш шанс, Клемми. Наш шанс быть вместе и начать новую жизнь, создать собственную семью. Шанс для меня начать все заново там, где обо мне никто не знает и меня не подозревают во всех грехах те, с кем я встречаюсь. Начать с чистого листа. Эту возможность нельзя упускать. – Она отвела взгляд, но он схватил девушку за подбородок, повернул к себе ее лицо и впился в него глазами. Огонь счастья померк в них. – Ты все еще хочешь уехать со мной, Клем? – спросил он, пристально глядя на нее. – Ты все еще хочешь быть моей?
* * *
Хилариус и Ирен сидели в стенхоупе, не разговаривая, пока он вез ее из Слотерфорда до станции Коршам. Ирен словно впала в оцепенение рядом с конюхом. Она надеялась, что Пудинг не передала старику их разговор о нем. Ирен по-прежнему ощущала мрак вокруг него. Глупая фраза, вычитанная в какой-то книге, никак не давала Ирен покоя, несмотря на упорные попытки от нее избавиться: пятно смерти. Ее спутник, несмотря на лето, был одет в видавший виды кожух, от которого пахло воском и лошадьми. Ирен поглядывала на скрюченные руки старика, держащие поводья, и задавалась вопросом, есть ли в них еще достаточно силы, чтобы нанести такие ранения, какие получил Алистер. Коршам был небольшим городком с кривыми мощеными улицами, которые были застроены старыми каменными зданиями. Он был не намного больше обычной деревни, но двуколка с Усадебной фермы даже на его фоне выглядела более чем неказистой. Ирен внутренне сжалась при мысли, что скажет мать, когда им придется ехать в ней по узким пыльным дорогам, ведущим в Слотерфорд. Она пыталась уговорить Айседору Далби выйти в Чиппенхеме, так как этот город был не таким захудалым, но мать отказалась, ибо Коршам был ближе к Слотерфорду. «Ты же знаешь, как я ненавижу ездить летом в открытом экипаже, воздух вокруг так и кишит насекомыми», – написала она дочери.
Сообщение о приезде Айседоры пришло в ответ на поспешное письмо Ирен, отправленное вскоре после смерти Алистера, с мольбой позволить ей в ближайшее время вернуться к родителям в Лондон. Ответа Ирен не получила, но, как ни странно, это не вызвало у нее разочарования. Скорее, появилось какое-то отрешенное чувство, которое заставило задуматься, действительно ли она хочет того, о чем просила. И теперь известие о приезде матери на Усадебную ферму посеяло в ней неуклонно растущее беспокойство. Мысль о прибытии Айседоры и ее встрече с Нэнси была слишком странной, слишком тревожной. Эти женщины принадлежали к разным мирам, отчего Ирен почему-то казалось, что их столкновение почти неизбежно повлечет за собой какую-нибудь катастрофу. И, кроме того, было так много всего, о чем она не знала, как говорить с матерью: об убийстве Алистера, о Донни, о Таннере, о ее странных чувствах и о том, как она пытается помочь дочери доктора. Ирен вообще не имела представления, о чем теперь можно беседовать с матерью.
– Я спущусь и схожу за ней, если вы подождете меня здесь, ладно? – предложила она Хилариусу, когда они подъехали к маленькой станции с кремовым домиком, обшитым досками, и зеленым забором из штакетника.
Хилариус кивнул, и Ирен сошла на землю. Глубоко внутри у нее что-то сжалось при мысли о матери. Она снова ее увидит. Ирен не могла сказать, что это было: страх или волнение, надежда или ужас.
Айседора Марианна Далби была выше своей дочери, сухопарая, но хорошо сложенная. У нее были более широкие плечи и бедра, чем ей бы того хотелось, и слишком круглое лицо, так что она выглядела скорей представительно, чем элегантно, и обычно носила тесные туфли, в которых, по ее мнению, ноги казались меньше, хотя от этого появлялись мозоли. Тем не менее мать Ирен была приятной наружности и привлекла взгляды рабочих, занятых погрузкой недавно добытого батского камня
[80] на открытые железнодорожные платформы, используя для этого лебедки, шкивы и собственные мускулы. На ней было шелковое платье до щиколотки с заниженной талией, белые туфли и белый жакет без рукавов с жемчужными пуговицами. Благодаря своим светлым волосам, в которых не было и намека на седину, она выглядела моложе, чем была на самом деле. К тому же она коротко их остригла и сделала завивку «перманент», как того требовала мода. Завидев мать издалека, Ирен вспомнила, что не посещала парикмахера с тех пор, как приехала в Слотерфорд, то есть уже почти три месяца. Хотя волосы у нее росли медленно, она, поднеся к ним руку, почувствовала, что они уже лежат на воротнике. По крайней мере, мать не могла осудить ее наряд. Траур, в конце концов, и есть траур.
– Здравствуй, мама, – сказала она, протягивая руки.
Айседора взяла их осторожно, одними пальцами, и поцеловала дочь в обе щеки. Ирен уловила знакомый аромат: фиалковая пудра для лица, крахмалистый запах одежды. Запахи Лондона. Запахи из прежних времен и далеких мест, отголоски одинокого детства, одинокого отрочества, одинокого совершеннолетия. Они на миг вернули Ирен в прошлое. Она сглотнула и попыталась улыбнуться. Выражение лица Айседоры было загадочным, в ее взгляде чувствовалась сталь. Впрочем, она всегда в нем присутствовала.
– Спасибо, что приехала со мной повидаться.
– Что ж… – произнесла Айседора, слегка пожав плечами, а потом на секунду замешкалась. – Возможно, пришло время, – добавила она, как бы между прочим.
– Хилариус ждет нас вон там со стенхоупом. Где твои чемоданы?
– О, я не надолго. Разве я не сообщила? Уверена, что сообщила.
