До Ирен наконец дошло, в чем дело. Ее ужаснуло, что пожилой человек так переживает, придя к ней в буквальном смысле с шапкой в руке, чтобы униженно молить о пощаде. Она определенно чувствовала, что не имеет никакого права принимать какие-либо решения. В доме Алистера она была чужой. Произошла ужасная ошибка. Она должна была остановить его.
– Мистер Хэнкок, – начала она, покачав головой и отбросив все попытки заговорить авторитетным тоном. Проситель посмотрел на Ирен, и от страха в его глазах ее покоробило. – Вы можете и далее погашать вашу задолженность так, как договорились с моим мужем. Уверяю вас, я не буду взыскивать подобные долги.
Томас просиял:
– Значит… вы не собираетесь продавать усадьбу, мэм? И у нас не будет нового хозяина?
– Я… я могу заверить вас, что вашу семью не выгонят из дома, – подвела итог Ирен. – Я прослежу за этим лично.
– Ну, тогда… – Томас Хэнкок кивнул. – Благодарю вас, мэм. Спасибо. Вы сняли такой груз с моих плеч… Вы так же милосердны и добры, как ваш покойный муж, упокой Господь его душу, и я позабочусь о том, чтобы люди об этом узнали.
– Значит, они думают иначе? – спросила Ирен, и на лице старика появилось озадаченное выражение.
– Прошу прощения, мэм.
– Нет, вы меня не обидели. В любом случае никто не может быть столь же милосерден и добр, как Алистер, – тихо проговорила она.
– Это так, – отозвался старик. – В этих краях не было худшей потери.
Когда гость ушел, Ирен какое-то время оставалась в гостиной, предаваясь мрачным мыслям, которые начинали одолевать ее все чаще и с которыми она безуспешно пыталась бороться. От этих мыслей ее отвлекла Нэнси. Едва переступив порог комнаты, она сморщила нос:
– Вот вы где… И откуда такая ужасная вонь?
– О, ко мне заходил один из арендаторов. Томас Хэнкок.
– Старина Том? Это все объясняет, – проворчала Нэнси и пересекла гостиную, чтобы открыть окно. – Я предпочитаю не звать крестьян в дом. Они пахнут хуже, чем овчарка в дождливый день. И с чего вам вздумалось привести его сюда?
– Я не знала, кто он такой, – пожала плечами Ирен.
– Держу пари, он просил об отсрочке арендной платы.
– Мне показалось, я сделаю доброе дело, если соглашусь на это. Он казался таким… встревоженным.
– Конечно, он встревожен, потому что никогда не сможет вернуть долг. Алистер знал это, но предпочел оставить его семью в покое. Мягкий как масло, – пробормотала Нэнси, и осталось непонятным, были ли эти слова выражением одобрения или осуждения.
– Я намерена соблюдать все соглашения, которые муж заключил с арендаторами и рабочими, – сказала Ирен с куда большим жаром, чем намеревалась.
Нэнси пристально посмотрела на нее.
– Вы можете поступать так, как считаете нужным, – произнесла она с каменным выражением лица, возвращаясь к двери.
– Но ведь я поступила правильно? – проговорила Ирен ей вслед, не желая ссориться.
Нэнси повернулась к ней, и ее лицо смягчилось.
– Полагаю, что так, – ответила она и вышла.
Ирен некоторое время сидела неподвижно. Для нее вдруг стало очевидным, что истинной подоплекой ее мрачных мыслей является злость. Она только сейчас поняла, что охвачена яростью.
Она злилась на Алистера за то, что он позволил лишить себя жизни, причем совершенно безупречной. Злилась на всех людей, которые полагались на него как на источник средств к существованию. Ирен злилась на весь мир за то, что случилось, и отчасти на себя саму за то, что лежала в постели, пока убивали ее мужа. Ирен злилась, что теперь осталась одна, – как раз в тот момент, когда ей показалось, будто она действительно начинает жить сызнова. Она была зла на того, кто убил Алистера. Очень, очень зла. И именно в этот миг ей стало понятно, что убийцей был не Дональд Картрайт. Ее гнев был направлен не на него, а на какого-то другого человека, неизвестного и безликого. Его тень маячила на самом краю поля зрения – постоянно в движении, вне досягаемости, и тут же исчезала, стоило Ирен повернуть голову. Это сводило с ума. Она плотно закрыла глаза и попыталась разглядеть эту тень, постаралась сложить фрагменты мыслей, чувств и ощущений в какую-то целостную картину, но вскоре вынуждена была сдаться. К ее злости примешивалось и отчаяние, то отчаяние, которое испытывала Пудинг Картрайт из-за того, что ее брата обвинили в убийстве, а настоящему преступнику дали уйти безнаказанным. И все же, когда Пудинг два дня назад, в день похорон, попросила у нее помощи, Ирен поджала хвост и отступила. Такой она всегда и была. Ирен встала, вышла из дома и направилась на конюшню.
Она нашла Пудинг согнувшейся пополам, с зажатым между бедер копытом Проказницы. Девушка намазывала его нижнюю поверхность какой-то липкой мазью. Глаза у нее были красные, на щеках виднелись следы высохших слез.
– Здравствуй, – сказала Ирен, держась на безопасном расстоянии от лошади. – Что ты делаешь?
– У нее всегда появляются трещины на копытах, когда земля твердая, как сейчас. Вот, посмотрите сюда. Видите наросты?
– О да, – солгала Ирен.
– Мазь поможет все это смягчить. – Пудинг опустила копыто и вытерла руки тряпкой. – Вы хотели покататься верхом?
– Нет. Ну, возможно, позже. Я хотела поговорить с тобой о… о твоем брате.
При этих словах Пудинг сразу обратилась в слух.
– Я так и не дала тебе ответа, когда ты попросила помощи той ночью. Но дело в том… дело в том… – Ирен замолчала, внезапно охваченная сомнением. Ее способность к предчувствиям и богатая интуиция вполне могли оказаться самообманом. Не в силах сказать что-либо наверняка, она могла разжечь в девушке несбыточную надежду. Вовлечь ее в опасную игру. Возможно, им предстояло вмешаться в дела, которые их не касались. Как бы не вышло хуже… Ирен мысленно себя одернула. Убийство Алистера, несомненно, ее касалось. – Дело в том, что я совсем не уверена в виновности твоего брата, – закончила она.
Пудинг ахнула и невольно сделала шаг навстречу Ирен. Девушка буквально уставилась на нее, утратив дар речи.
– Но… как же ваши слова о том, что его нашли с лопатой в руках, и все такое? – произнесла она в конце концов.
– Забудь о них. Возможно, я пыталась убедить саму себя. Потому что, видишь ли, у меня бывают предчувствия. Знаю, это звучит не вполне понятно. Но я постараюсь объяснить. – И она рассказала девушке о своем двоюродном брате Гилберте, о том, как он умер, а затем вспомнила о других ситуациях, с которыми у нее были связаны подобные странные чувства. – Моя интуиция подсказывала мне что-то довольно редко, но с тех пор, как я сюда приехала, таких случаев было несколько. И каким-то образом… не знаю как, но мне сдается, все они… связаны. Связаны с тем, что случилось. – Она замолчала и попыталась прочесть мысли девушки по ее лицу. Казалось вполне вероятным, что Пудинг сочтет ее сумасшедшей. Ирен почувствовала, что ей не хватает воздуха, а сердце бешено бьется. – Все это звучит очень… странно, не так ли? – проговорила она. – Совершенная фантастика. Пожалуй, мне не следовало ничего рассказывать.
