– Кто это? – спросила она слишком громко.
– Это… миссис Хадли, – отозвалась Ирен, не подходя ближе.
Должна ли она по-прежнему называть себя Хадли, подумала Ирен, поскольку чувствовала себя не более Хадли, чем девушка, которая теперь с усилием встала перед ней на ноги.
– Пришли позлорадствовать? – спросила Пудинг.
Ее дрожавший от волнения голос не слишком соответствовал смелым словам.
– А разве у меня есть повод для злорадства? – ответила Ирен, и эти слова, похоже, на мгновение привели девушку в замешательство. В темноте белые цветы на могиле Алистера, казалось, светились. Ирен вдруг обратила внимание на сухость во рту от вина. Затем она почувствовала приступ тошноты. – Признайся честно, ведь ты не думаешь всерьез, что я имею отношение ко всему этому? Разве я ошибаюсь?
– А вот и думаю! Ох, я не знаю. Наверное, нет, – пробормотала Пудинг и потерла глаза, словно ребенок. – Убийца не Донни, вот все, что я знаю, но меня никто не слушает.
– Но… он был там, Пудинг. Он… держал в руках лопату, – проговорила Ирен так мягко, как только могла.
– Это не значит, что он убил Алистера! Он невиновен! Я знаю, вы думаете, будто я просто хочу выгородить его, но все обстоит совершенно иначе. На моего брата возводят напраслину!
– Поэтому вместо него ты решила обвинить меня?
Услышав это, Пудинг с несчастным видом повесила голову и вновь села на влажную траву.
– Я… прошу за это прощения. Я была в таком замешательстве, и я… я знаю, что вы его не любили.
– Это едва ли делает меня убийцей!
– Но как вы могли не любить Алистера? И почему вы за него вышли замуж, если не испытывали к нему никаких чувств?
Ирен ощутила, что у нее начинает болеть голова, и со вздохом уселась рядом с девушкой.
– Люди вступают в брак по разным причинам, – сказала она тихо.
– Ну, это не ответ. – Пудинг вытащила из рукава платок и высморкалась. – Его собираются казнить, нашего Донни. Вы не можете этого не знать. Если я не смогу докопаться до сути, его повесят.
– Может, и обойдется… возможно, из-за его ранения…
– Оно лишь помогает им оправдывать свои действия, – беспомощно пожала плечами Пудинг. – Вы же слышали, тот полицейский говорил о нем как о бешеной собаке, которую следует пристрелить. А он совсем не такой! Из-за того что Донни теперь стал другим, из-за того что соображает медленнее, чем раньше, и не может постоять за себя, полицейские думают, будто могут представить его тем, кем им выгодно! И пришить ему все, что угодно! Но у них ничего не выйдет, ведь это несправедливо.
– Да, ты права, – проговорила Ирен. – Но вокруг больше никого не было…
Ей на ум снова пришли все странные знаки и смутные предчувствия предшествовавших дней, и она с мучительным усилием попыталась связать воедино все известные факты.
– Никто не видел! – воскликнула Пудинг.
– Пожалуй, в этом действительно есть смысл.
– Я докопаюсь до правды. Я должна. Это же Слотерфорд. Тайны здесь не живут долго. Кто-нибудь да знает. Человек, который совершил убийство, знает, и те, кто его видел после, они тоже знают. Мне просто нужно их найти.
– Как ты это сделаешь?
– Я… я пока не знаю, – ответила Пудинг и вновь расплакалась.
Ирен почувствовала тепло, исходящее от девушки, и запах соленой влаги, когда капли слез падали на ее волосы, обрамляющие лицо. Пудинг даже теперь, в нынешнем жалком состоянии, излучала неуемную жизненную силу, и рядом с ней Ирен чувствовала себя не живым человеком из плоти и крови, а шелухой, пустой оболочкой. Она положила руку на плечо девушки и на миг сжала его.
– Пойдем в дом, посидим немного, выпьем горячего шоколада. Там уйма еды.
На кухне, где теперь не было Клары Гослинг, Ирен беспомощно уставилась на плиту, пытаясь понять, как ее растопить, куда поставить кастрюлю, чтобы вскипятить молоко, и какую кастрюлю лучше взять. Ирен открыла печную дверцу, куда, как она видела, Клара засыпала уголь, но там ничего не было видно. Лишь темнота, источающая запах сажи. Пудинг с любопытством наблюдала за ней некоторое время.
– Вы не знаете, как это делается? – недоверчиво произнесла она в конце концов. – Вы не умеете разогревать молоко?
Ирен сложила руки и вновь уставилась на плиту. Она чувствовала себя невероятно уставшей.
– Нет, – призналась она. – Я никогда не делала этого раньше.
Она не могла заставить себя поднять глаза на Пудинг, но девушка встала и, не говоря лишнего слова, принялась за дело.
– Можете принести какао и сахар? – спросила она, возвращаясь из кладовки с огромным кувшином молока. – Там сзади, справа, на верхней полке.
Вскоре кухню наполнил навевающий мысли о детстве запах кипящего молока, от которого поднимались облака белесого пара, и в мягком сиянии лампы Ирен вспомнила, как в детстве ее выпроваживали из кухни, в которой было так тепло, светло и раздавались веселые голоса, а холод и одиночество не давали ей спать. «Возвращайтесь наверх, там ваше место, мисс Ирен. Если мать застукает вас…» Слуги старались быть добрыми к ней, но они слишком хорошо знали ее родителей. Пудинг и Ирен сидели за столом друг против друга, а в углу кухни из крана мерно падали в каменную раковину капли воды.
– Ты любила Алистера, – промолвила Ирен. – Не так ли?
– Все его любили. Ну, почти все. – Девушка взглянула на Ирен. – Я знаю его всю свою жизнь. То есть я знала его всю свою жизнь… – Пудинг сглотнула.
Чтобы остановить готовые пролиться слезы, Ирен отважилась заговорить.
– Причина, по которой я его не любила, не в том, что я такая… бессердечная тварь, – сказала она, с трудом подбирая слова. Однако ночь была темной, она понятия не имела о времени, а выпитое вино сделало ее решительной и безразличной к тому, что подумает о ней девушка-конюх. – Я знаю, что… не сошлась близко ни с кем из вас. Так что, как в случае с Донни, люди вольны думать и говорить обо мне все, что им заблагорассудится. Дело не в том, что у меня нет сердца, а в том, что мое сердце… разбито.
Пудинг посмотрела на нее в изумлении, как будто речь шла о чем-то совершенно небывалом.
– Разбито? – повторила она.
Ирен кивнула. Глаза девушки стали похожи на автомобильные фары. Ирен наклонилась вперед. Радость и ужас оттого, что она заговорила о своей несчастной любви, были так сильны, что ей уже трудно было остановиться. Она ни с кем и никогда не разговаривала об этом с тех самых пор, как уехала из Лондона.
– Суперинтендант Блэкман сказал, что вы сбежали от скандала. Он сказал, что вы женщина с сомнительной репутацией.
– Ну, – произнесла Ирен и почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо, – возможно, и так. Произошел скандал. И я вела себя… глупо.
