– Эта девчонка совершенно бесполезна. Честно говоря, не знаю, о чем думал мой племянник, когда женился на ней. Он всегда был неравнодушен к птицам со сломанными крыльями, но, насколько я могу судить, у этой нет даже крыльев.
Ирен почла за лучшее оставить их наедине.
Через некоторое время пришла Флоренс, которой поручили найти Ирен. Войдя, та оперлась на дверную ручку, словно в шестнадцать лет с трудом держалась на ногах. Она делала так всякий раз, хотя Нэнси беспощадно ругала ее за это.
– Прошу прощения, мэм, только Верни Блант просит вас зайти в комнату для занятий, – сказала она. – Говорит, будто он что-то нашел.
У нее был такой акцент, что Ирен с трудом ее поняла.
– Спасибо, Флоренс.
Она вышла из комнаты раньше горничной и почувствовала, как та за ней наблюдает. Они все за ней наблюдают, подумала Ирен. Должно быть, задаются вопросом, как она сюда попала и почему. Она постаралась не слишком нервничать из-за предстоящего разговора с рабочими и уж во всяком случае не показывать своего состояния.
– Что случилось, мистер Блант? – спросила она, войдя в комнату, и сама удивилась тому, как холодно прозвучал ее голос.
Старая мебель была убрана, пол покрывали пыльные простыни, потолок сиял влажной побелкой, а фриз, закрывавший камин, был снят. В камине, на простыне, лежала куча сажи, обломки штукатурки и остатки птичьих гнезд. Верни Блант и его помощник стояли с напряженными лицами по обе стороны от этой кучи. У них был испуганный вид.
– Простите, миссис Хадли, но дело вот в этом, – объяснил Верни и указал на мусор, извлеченный из дымохода, так, словно там лежала живая змея.
Сердце у Ирен заколотилось.
– В чем? – не поняла она и посмотрела в направлении, указанном грязным пальцем рабочего.
– В этом, миссис! В штуковине для порчи! – воскликнул паренек.
Озадаченная Ирен уставилась на мусор. Потом она ее увидела – почерневшую и растрепанную, такую неуместную среди обломков. Кукла. Как бы раньше она ни выглядела, теперь ее вид внушал отвращение. То, что было лицом, сморщилось и вылиняло, так что его невозможно было рассмотреть, сделанные из проволоки руки и ноги были изогнуты и перекручены. Но это по-прежнему была кукла, причем узнаваемая. На ней были капор и грубое платье из синей ткани, сшитое большими аккуратными стежками и даже украшенное спереди незатейливым узором в виде ромашки. Ирен присела и протянула к ней руку.
– Не трогай ее, глупая корова! – воскликнул парень поспешно, и щеки Ирен вспыхнули.
– Иосиф, следи за языком, – одернул его Верни. – Простите, миссис Хадли, но он, может быть, прав насчет того, что ее лучше не трогать.
– Почему? Это просто старая кукла, – возразила Ирен.
– Может, и так, но когда кукол кладут в дымоходы… ну, в здешних местах это может означать колдовство, мэм, – предостерег Верни.
– Колдовство? Вы не шутите?
– Я вполне серьезно, мэм.
Мужчина и юноша продолжали глазеть на куклу, как будто та могла зашевелиться или каким-то образом их сглазить. Ирен решила, что ее разыгрывают. Смеются над ней. Что происходящее превратится в забавную историю, рассказанную в пабе, где ей станут перемывать косточки. Она сглотнула.
– Ну, я не верю в колдовство, так что, наверное, нахожусь в безопасности.
Она потянулась за куклой и взяла ее, игнорируя недовольное шиканье паренька.
– Ну вот теперь начнется, – пробормотал он мрачно.
– Она грязная, миссис Хадли. Вы испортите одежду, – проворчал Верни.
Чувствуя, как сажа остается на пальцах, Ирен осторожно повертела куклу в руках. Та была всего около восьми дюймов в высоту, и на ее маленькой голове – по-видимому, когда-то это был холст, обернутый вокруг клока сена, – все-таки еще можно было различить пятна глаз, носа и рта, застывшего в кривой усмешке. На ощупь тело под платьем было тряпичным. Похоже, кукла была самодельной, сшитой из того, что нашлось под рукой, и при всем желании разглядеть в ней что-то симпатичное Ирен не могла справиться с отвращением, которое та вызывала. Возможно, виной тому были рабочие, слишком пристально наблюдавшие за ней в ожидании того, что произойдет дальше, и Ирен почувствовала себя неуютно. Не отрывая глаз от смазанного лица куклы, она вдруг ощутила, как время изменило свой ход. Как растянулось и стало чересчур долгим мгновение, сопровождаемое тишиной в комнате, которая отдавалась в ушах тонким звоном маленького колокольчика. Она почувствовала какой-то сдвиг, хотя и не понимала, произошел он внутри нее или нет. Ирен поняла, что миновала точку невозврата, после которой все должно измениться. Томимая беспокойством, она осторожно сомкнула пальцы вокруг этой нелепой куклы, словно защищая ее.
3. Дочь природы
Иногда сестры Клемми обращались с ней дурно. Их было трое. Мэри и Джози старшие, а Лиз моложе на год. Раньше у них был брат, Уолтер, но прошло уже пять лет с тех пор, как он погиб, и они редко о нем говорили. Пустое место за столом, где он когда-то сидел, было достаточным напоминанием о той бреши, которую его смерть оставила в их жизни. Никому из них не нужно было напоминать о том, как бедняга умер. Его разорвало на куски, едва нашлось что похоронить. Комната Уолтера оставалась пустой, хотя девушки вполне могли бы ее занять. Вместо этого они, как голуби, жили на чердаке, где спали на двух огромных старых кроватях. Перепады настроения у сестер Клемми подчинялись устоявшемуся ритму, напоминая приливы и отливы, и, как правило, не совпадали, но иногда дух соперничества прорывался наружу, и они устраивали бунт вместе, поскольку эта немая была самой красивой, самой странной, ее всегда прощали и о ней говорили чаще других. В гонениях на бедняжку участвовала даже Джози, с которой у Клемми имелась особая близость. В какой-то момент все три теряли терпение, объединялись и сообща нападали на свою особенную сестру. И сколько времени это продлится, оставалось только гадать.
Когда это произошло в пятницу утром, Клемми сразу поняла, в чем дело. Ее насторожил сердитый взгляд Лиз и мрачная складка между ее темными бровями. Затем Мэри вырвала расческу, когда Клемми к ней потянулась. А потом Джози закатила глаза и проигнорировала сестру, когда та знаками пожелала доброго утра. Каждый раз, когда подобное начиналось, у Клемми замирало сердце, но она знала, что нет иного выбора, кроме как терпеть, и другого выхода, кроме как ждать, когда все вернется в привычное русло. Во время завтрака Мэри положила в чай Клемми соль вместо сахара и с ухмылкой вручила ей чашку. Лиз и Джози отказывались «слышать» любые просьбы передать ту или иную вещь, хотя жесты, показывающие, что нужно Клемми, знала вся семья. Затем Лиз схватила любимого черного котенка сестры с ее коленей и выкинула из кухонного окна, заставив малыша пищать во дворе от страха. Клемми от расстройства хлопнула по столу ладонью, и отец бросил на дочерей неодобрительный взгляд.
– Там сидела муха, да, Клем? – невинно спросила Мэри.
