– Нет. Я не знаю, – ответил старик, и Пудинг почувствовала разочарование.
– Но вы кого-то подозреваете? – осведомилась Ирен и не получила ответа. – Это сделали вы? – настойчиво спросила она, и ответом ей опять стала тишина.
Пудинг прикусила губу, а у Ирен появилось смутное ощущение, будто она почти нащупала что-то, стоит лишь протянуть руку.
– В тот день, когда погиб Алистер, вы мне сказали, будто он немало потрудился, чтобы развеять здесь тьму, – вспомнила Пудинг и смущенно взглянула на Ирен. – Мне только сейчас это пришло на ум, – извинилась она. – Что вы имели в виду, Хилариус?
Повисла долгая пауза.
– Вы должны быть полностью уверены в том, что считаете фактом, – сказал наконец старик.
Он покачал головой, повернулся и пошел прочь.
– Что это означает? – удивилась Пудинг.
– В какой части мы ошибаемся? – спросила Ирен, догоняя его.
Хилариус оглянулся и многозначительно кивнул:
– Подумайте о том, как они стоят в ряд.
Пудинг печально вздохнула, но Ирен подняла руку, призывая ее к спокойствию. Она перебрала в памяти все только что ими сказанное в поисках факта, который мог оказаться неправильным. А потом вспомнила о тлеющих углях, оставшихся после огня, разведенного в жару в дальней гостиной несколько недель назад, еще до смерти Алистера, и о мучительно знакомых обрывках синей ткани, видневшихся среди пепла. Такой же синей, как платье на кукле Клемми. О пустом ящике, в котором, как Ирен помнила, та лежала. На ее лице появилось озадаченное выражение, и она сразу направилась к дому.
– В чем дело, Ирен? – крикнула Пудинг и поспешила за ней.
Ирен пошла прямиком в кабинет Алистера, где на стене висела свадебная фотография его родителей в рамке из эбенового дерева, зажатая между большими семейными портретами. Она уставилась на нее, а затем сняла с гвоздя и подошла к окну, чтобы лучше рассмотреть.
– В чем дело? – повторила Пудинг, но Ирен не ответила ей, пока не закончила разглядывать изображение, после чего передала фотографию девушке.
– Посмотри. Это свадьба родителей Алистера. Свадьба Алистера и Табиты. Все гости, присутствовавшие на церемонии, состоявшейся в Нью-Йорке в июле тысяча восемьсот семьдесят второго года.
Пудинг на миг взглянула на фото – старомодные пышные прически, фраки, платья с кринолинами и корсеты.
– А в чем дело? Что я должна увидеть? – спросила она.
– Где Нэнси? – осведомилась Ирен.
Пудинг нахмурилась и посмотрела снова, наклонив фото так, чтобы на него лучше падал свет. Время тянулось, и даже воздух, казалось, стал тяжелым. Потом девушка растерянно посмотрела на Ирен:
– Ее здесь нет.
– Ее здесь нет, – эхом отозвалась Ирен. – Пойдем.
Они вернулись во двор и обнаружили, что Хилариус просто стоит в амбаре, словно ожидая их возвращения. Его руки висели по бокам, на лице застыло грустное выражение, и он казался смущенным, как будто не знал, что делать и как себя вести. Когда они подошли, он кивнул.
– Хилариус… Нэнси была на свадьбе своего брата в тысяча восемьсот семьдесят втором году? – спросила Ирен.
Хилариус глубоко вздохнул, и, как показалось Ирен, в его глазах читалось облегчение.
– Не смогла себя заставить, – коротко ответил он. – Сказала, кто-то должен оставаться на хозяйстве, но правда заключалась в том, что ей невыносимо было смотреть на эту свадьбу.
Ирен вспомнила намеки Коры Маккинли на то, что Нэнси была слишком близка со своим братом.
– Вы помните, когда дымоход в прежней комнате для занятий был замурован? Это было тем летом? – спросила она. Хилариус кивнул с несчастным видом. Его нежелание отвечать было красноречивей любых слов. Пудинг стояла молча, не шевелясь. Ирен пришлось напомнить себе, что девушка знала – и уважала – Нэнси Хадли всю жизнь. У нее самой пересохло во рту, но она набралась решимости и задала следующий вопрос, уже зная, каким будет ответ. – Хилариус, это Нэнси отдала распоряжение замуровать дымоход камина? – продолжила она свой допрос.
– Кто же еще? – буркнул он.
– Вы… видели ее в день убийства Клемми Мэтлок? Вы видели что-нибудь… предосудительное?
Хилариус смотрел на Ирен пристальным взглядом, и она поняла, как долго старик нес эту ношу, как тяжела она была и как трудно ему с ней расстаться. Затем Хилариус кивнул.
* * *
Распахнувшаяся дверь кабинета Алистера Хадли ударилась о деревянные панели, и Клемми вздрогнула от испуга. Лицо Нэнси Хадли было пепельно-серым, но на щеках проступали красные пятна, а темные волосы, заплетенные в аккуратные косы, сияли зловещим светом. Нэнси захлопнула за собой дверь, широкими шагами, растягивая подол юбки, вошла в комнату, а затем остановилась перед Клемми, сжав опущенные руки в кулаки. Клемми, остолбенев от ужаса, осталась на месте.
– Ах ты… воровка! – зашипела на нее Нэнси. Клемми покачала головой, смущенная обвинением. – Я слышала, да слышала, что ты хочешь сказать! Все это время он, по своей доброте, учил тебя говорить, а ты готова использовать свои первые слова, чтобы его опорочить, да? Вот твоя благодарность, мерзавка? – Она окинула глазами Клемми и презрительно скривила губу, заметив округлость ее живота и куклу, сжатую в руках. – Как ты посмела? – процедила Нэнси сквозь зубы. – Маленькая шлюшка, как ты посмела?
Клемми не понимала, в чем ее обвиняют, у нее не было слов, чтобы себя защитить. Она попыталась увернуться от Нэнси и убежать, но та преградила ей дорогу. Нэнси была тщедушна, но от гнева ее тело стало подобно стальной струне. Вплотную приблизившись к Клемми, она снова заговорила:
– Он… он спал с тобой, я знаю. Ты не единственная такая, и не обманывай себя, думая, что он тебя любит! – (Клемми покачала головой.) – Ты ничего не получишь от нас за ублюдка, которого носишь. Я не позволю тебе испортить все. Ради него. Ради нас. Я не позволю, понимаешь? Ты дашь мне слово, что не назовешь его имени. Мне нужно твое слово! – выкрикнула она.
Устрашенная необъяснимой злобой Нэнси, Клемми заскулила, топчась на месте. Затем она предприняла попытку побега, протиснулась мимо Нэнси и метнулась назад, к двери. Нэнси издала бессвязный звук ярости. Клемми ухватилась за дверную ручку, но пальцы девушки дрожали так сильно, что она не смогла повернуть ее до конца. Она дергала за нее, но дверь не открывалась. Затем огонь блеснул у нее в голове, и мир перевернулся с ног на голову. Она почувствовало вкус шерстяного ковра на губах, железистый запах в носу и колющую боль внутри, которая заставила ее испугаться так, как она еще никогда не пугалась. «Илай, приди за мной!» – беззвучно позвала она, дико, отчаянно, а затем погрузилась во тьму.
* * *
Ирен попросила у Клары чайный поднос, а потом она и Пудинг пошли в ее кабинет – прежнюю комнату для занятий – решить, как действовать дальше. Ирен что-то говорила, но Пудинг почти не слушала. Вокруг снова летали бумажные птицы – книжные истории оживали, земля была сделана из облаков, а небо из камня. Она не знала, что делать, говорить или думать. Девушка больше не доверяла своим воспоминаниям или чему-либо из того, что, как ей думалось, она твердо знала. Казалось, кто-то взял в руки ее голову и тряс до тех пор, пока ничто там не осталось на прежнем месте. Она испытывала глубокую признательность Ирен, которая вела себя так спокойно, хотя это и могло быть результатом потрясения. В конце концов, именно Ирен должна была сказать, что им делать дальше, надеялась Пудинг, ведь сама она не имела об этом ни малейшего понятия.
