Мамы не стало, когда мне исполнился двадцать один. Она не проснулась утром. Рядом с ее кроватью, как всегда, лежал пакетик трюфелей с ликером в фисташковой обсыпке. Накануне ездили с ней на цветочную ферму за гортензиями (она и туда поехала на каблуках). С охапкой розовых и голубых цветов вскочили в трамвай.
На пересечении улиц Несгорающих Свечей и Пятой Параллельной мама сказала слова, которые я не забуду никогда. «Птичка моя, счастье – это момент совпадения с самим собой. Когда ничего не играешь, ничего не придумываешь, когда живешь сердцем. Особенный путь есть у каждого из нас. И каждый из нас особенный. Нет второй такой, как ты, Ани».
Спи спокойно, мама.
Люблю,
Ани
34. Твори, моя девочка, не бойся
Флора,
когда твой дедушка узнал, что я жду ребенка, он положил голову мне на живот и сказал: «Слышу, как кто-то там чавкает малиной». Я тогда объедалась ягодами – организм требовал. Франк так ждал нашего первенца, что каждую ночь, обнимая меня, он рассказывал, что это будет девочка и что мы назовем ее в честь актрисы Бернар. Так и случилось. Но вот на малину у Сары случилась аллергия.
Недавно в газете один драматург написал, что мы все изгнаны из рая – детства. Несусветная чушь! Как можно лишиться того, что навсегда живет в тебе? Девочка моя, взрослых на самом деле не существуют, мы все по-прежнему дети, просто ходим по миру в масках серьезных дяденек и тетенек, которые теперь и снять не можем – приросли. У меня ноги болят и лицо в морщинах, а я, признаюсь тебе, все еще мечтаю о волшебных приключениях: полетать на стрекозе, поболтать с муравьями и заморозить, как Снежная Королева, некоторые свои чувства.
Утром Галим спросил меня: «Ани, я обязательно должен верить в чудеса? Ну как все дети. У меня это получается не очень хорошо». За окном сыпал снег, как перья из подушки, настолько густой, что не было видно моря. На плите грелся суп «с историей». Мальчик плохо их ест, поэтому придумываю сопроводительные рассказы: например, если Галим съест шпинатный крем-суп, то в его организме станет больше белка, а это силы, значит, летом на море он сможет купаться дольше.
«Малыш, если ты веришь в чудеса, ты прав. Если ты не веришь в чудеса, ты снова прав. В любом случае – это твой выбор. Никогда не стесняйся его, но постарайся, чтобы в нем было больше добра».
Гулять сегодня не вышли, у Галима насморк, как бы не разболелся. В послеобеденное время перетащили из чердака на кухню баночки с джемом, которые вечером отвезу Густаву (и мы с ним непременно выпьем по чашечке кофе, обсудим проделки северного ветра, заледеневшие крыши города и предстоящий Праздник жареных каштанов; а еще споем что-нибудь из Генсбура, например, «La chanson de Prévert»
[32]). Галим (вместе с Каримом, конечно же) помогает перевязывать крышки банок коричневой бумагой и бечевкой. «Галим, а во что ты веришь, если не в чудеса?» Сосредоточенно отрезая кусочек веревки, с почти невозможной для его возраста мудростью отвечает: «В усердие». Передаю малышу очередную баночку грушевого джема с мятой и изо всех сил пытаюсь продлить ускользающее ощущение радости.
Флора, люди мучаются поиском предназначения. Почему мучаются? А потому что думают, что рождены для огромного дела, которое никак не появится. На самом деле мы рождены для маленьких добрых дел, после которых приходим домой и сладко засыпаем (вот в чем причина бессонницы – недостаток добрых дел!). Улыбнуться встречному, сделать комплимент кассиру, уступить место в метро, накормить бездомную кошку… Твори, моя девочка, не бойся. Жизнь порой ветрена и морозна, но все равно очень тепла. Еще напишу.
Люблю,
Ани
35. Счастливые люди танцуют
Флора,
мне отказали в усыновлении Галима. Возраст, вдова, нет жилплощади и прочая бюрократическая чепуха. Директор разрешила и дальше навещать малыша, забирать к себе, но вечером приводить обратно. Я ей благодарна. Она и так позволяет непозволительное. Мне бы не нужно было никакое документальное подтверждение, если бы не страх, что Галима могут усыновить и увезти.
«Ребенок – гость в твоем доме. Накорми, воспитай и отпусти». Стараюсь чаще вспоминать эту мудрость. Но у меня не так много времени, Флора. Хочется больше быть с Галимом, заботиться о нем. Хочется на своем примере научить его (и еще раз себя) хорошему: уважать и принимать человеческие слабости, хвалить себя за смелые решения и сопереживать себе в моменты падений (а не добивать сравнениями с другими), перестать пытаться все контролировать (обычно контроль рождается из бессилия), но при этом отстаивать свои границы и наконец позволить жизни о себе позаботиться.
В расстроенных чувствах я прибиралась дома, когда в дверь постучали. Нелли, что-то напевая, снимает на пороге шапку, и я впадаю в шок: подруга срезала длинные волосы, теперь у нее короткая стрижка и новый цвет – пепельный. «Представляешь, я пятьдесят лет прожила с косой, а сегодня проснулась и решила: пора меняться. Сходила в парикмахерскую и – прощай, целомудрие. Оттуда сразу к тебе, Неймет пока не в курсе. Собирайся, будем праздновать».
Надела горчичное платье, туфли из коричневого нубука, нанесла помаду, заколола волосы гребнем, и мы поехали в греческую таверну у Полосатой пристани. Там подают божественные мидии, фаршированные рисом и кедровыми орешками. И рецину в забавных бутылочках.
«Стрижет меня, значит, мальчишка по имени Кемаль, турок, такой задорный, услужливый. Руки золотые, но молодой еще, опыта не хватает. Спрашивает, пока моет мне голову: “Нелли, во что вы верите?” Лет двадцать назад я бы ему ответила что-нибудь возвышенное. А сейчас сказала: “Кемаль, я верю, что килограммы, набранные после пятидесяти, скорее всего, останутся”. Чем больше давление жизни, тем ярче сатира, Ани».
Ох и вечерок выдался, Флора! Вернулись домой далеко за полночь. Счастливые, уставшие. Столько танцевали, что выпитое вино выветрилось. В какой-то момент даже пришлось снять туфли. Такое удивительное состояние: когда немолодое тело, одухотворенное звуками музыки, не напоминает о возрасте. Это был полет. Сложенные в покое крылья распахнулись, устремляя меня ввысь, к звездам. Я вернулась в свои двадцать, когда после занятий мы бежали на танцы. В нас было что-то неописуемо притягательное: свобода, чувство бесконечности, смелость в объятиях, открытое сердце… Много такого, что с годами, к сожалению, растеряли.
Счастливые люди танцуют. Еще напишу.
Люблю,
Ани
36. Хочу, чтобы мы всегда были вместе
Флора, доброе утро!
Перед нами банка моего яблочного джема. Янтарного оттенка, с запахом ранней осени и уютных мгновений. Вываливаю джем в пиалу, намазываю на подогретый хлеб. Протягиваю бутерброд Галиму, перед ним кружка чая и сваренное вкрутую яйцо. Он задумчиво смотрит в окно на море (снаружи по-прежнему сыплет снег). Сегодня на лице малыша вижу грусть. Ни о чем его не расспрашиваю, сажусь ближе.
