– Знаешь… – начал Питер, и Йон тут же перебил:
– Это словцо Кева, не смей его тырить!
– Неважно. Ты лучший в мире друг. И самый смелый человек из всех, что я знаю. А еще ты водишь лучше, чем Ларри, – честно признался Питер. – И я уверен: ты точно станешь великим футболистом!
– Круче Пеле? – прищурился Йонас.
– В сто раз!
– И ты обещаешь нарисовать мой портрет?
– Обещаю!
Впереди показался указатель, и Йонас повел грузовик на развилке влево. Дувр остался правее, а пробивающееся сквозь тучи солнце согревало щеку Питера. «Посейдон» съехал на грунтовку, пошел тяжелее и медленнее, колыхаясь над глубокими лужами.
– Пит, я тоже скажу, пока настрой нужный. – Йонас облизнул пересохшие губы и взглянул на друга: – Ты – моя семья. Большего и не надо. Ах-ха, и Лу. Мелкий, не дуйся. Я тебя тоже очень люблю. Больше, чем полосатые конфеты! Кстати, кто тебя так расписал? Зубы-то все целы?
Питер смутился, показал поднятый вверх большой палец и только открыл рот, чтобы рассказать Йону про вчерашнюю драку в школе, как позади цистерны взвыли сирены полицейских машин. Йонас выругался сквозь зубы, прибавил газу.
– Хоть бы миль сорок пять в час, – процедил он сквозь зубы. – Дава-а-ай!
Питер обернулся: со стороны города далеко-далеко виднелось несколько машин с проблесковыми маячками. И они стремительно приближались. Йонас выжимал из грузовика все, что мог, машину заносило в грязи, двигатели ревели так, что закладывало уши. Лу испугался и переполз с торпедо на колени юному водителю, а оттуда – в нагрудный карман.
– Хорош оглядываться! – крикнул Йонас. – Мы вперед поедем, а они пусть в грязи завязнут, ах-ха!
Он расхохотался, надавил на клаксон, и «Посейдон» откликнулся басовитым раскатистым ревом.
– Питер Палмер, выше нос! Споем?
Питер откинулся на спинку кресла, вцепился обеими руками в сиденье и начал голосом, дрожащим от тряски и волнения:
– «Когда ночь… придет… И тьма на мир падет, лишь луна – она одна – будет светить…»
[13]
И Йонас уверенно подхватил:
– «Не боюсь! Не боюсь! Нет, я не трус! Ты со мной, друг мой, ведь ты со мной!»
Восходящее солнце разливало багрянец по бескрайним лугам, серебристым от дождя. Ехал вдоль южного побережья Великобритании массивный «Посейдон», тяжело колыхалась вода в цистерне позади кабины. И все сильнее сокращалось расстояние между ним и четырьмя полицейскими машинами, несущимися следом, как охотничьи собаки.
– «Эй, друг мой, друг ты мой! – пели мальчишки во все горло. – Просто будь со мной! Будь со мной, будь со мной всегда ты!»
Йонас опустил стекло, подставил холодному сырому ветру раскрытую ладонь. Питер вдохнул свежий запах океана и сентябрьского утра с горьковатым привкусом сырой листвы и тут же вспомнил, как плавно опадали, кружась, узкие листья-лодочки со старой ивы. И как они с Йоном и Кевином дружно прыгали с ветки в неглубокую заводь ручья, пугая рыбу воплями и баламутя кристально-чистую прозрачную воду.
– «Если звезды с небес упадут на нас или горы вдруг рухнут в моря, не всплакну! Клянусь! Слез не стану лить, пока ты, ты, друг мой, ты со мной…»
И сквозь песню прорвался чужой равнодушный голос, усиленный динамиком мегафона:
– Водитель серебристого грузовика, немедленно остановитесь! Остановитесь, или мы будем вынуждены применить оружие!
Одна из полицейских машин почти обошла «Посейдон» справа, заставив Йонаса свернуть влево, чтобы оторваться от преследования.
– Ребята! Пожалуйста, стойте! – донеслось из машины.
Питер и Йонас переглянулись.
– Мы же оторвемся? – неуверенно спросил Питер.
– Оторвемся. Если надо – протараним их тачки. Только… Пит, я поворот пропустил. Где спуск вниз, – признался Йонас, выкручивая руль и старательно уходя правее.
Питер улыбнулся:
– Но там же еще будет, верно?
– Да. Километров через двадцать.
Питер сглотнул, чувствуя, как к горлу подкатывает горечь. Йонас так уверенно гнал вперед, что мальчишке верилось, будто двадцать километров – это ерунда, они прорвутся, а полицейские заглохнут, увязнут в грязи, у них кончится бензин… да что угодно случится, но их они не догонят. «Посейдон», огромный и тяжелый, виделся Питеру неприступной крепостью, а они с Йонасом – неуязвимыми. «Боги другого мира хранят нас. Они нам помогут. Офелия, держись!» – думал Питер, гоняя эти мысли по кругу, чтобы не допустить никаких сомнений. Все будет хорошо, пока он в это верит. Все будет хорошо.
Погоня настигала. «Посейдон» шел все тяжелее: они окончательно сбились с дороги и ехали по лугу, сминая серебристо-багряные от восходящего солнца травы.
– Ребята! Остановитесь! Дальше опасно! – Голос полицейского выдавал волнение, срывался. – Остановитесь, давайте поговорим!
– Ну уж нет! – огрызнулся Йонас и утопил педаль газа до упора. – Говорить буду я. Питер, ты меня слушаешь?
– Да, Йон.
– Я сейчас пойду на разворот, сброшу скорость. Ты должен спрыгнуть. Возьми Лу и позаботься о нем.
– Нет-нет! Как же ты?..
– Молчи. Дослушай. Главное. – Йонас говорил короткими фразами, будто его что-то душило. – Родители. Не прекращай любить их. Какими бы они ни были. Они даны нам не для того, чтобы ненавидеть. Мы должны учиться у них. Учиться каждый миг. И если понадобится – исправлять их ошибки. Искупать их вину. Пит, я очень любил маму. И отца. Не убийцу, из-за которого я остался сиротой. Талантливого ученого, каким я его помню. Пит, ты понял? Береги родителей. Люби. Смотри на них и не совершай их ошибок.
Йонас схватил руль одной рукой, нагнулся к Питеру, обнял его.
– Передавай Кеву привет. И помни обо мне, мой единственный друг.
Он выхватил из кармана упирающегося, визжащего Лу, сунул его Питеру под куртку, крутанул руль, резко уводя грузовик влево, и заорал:
– Сейчас!!!
Питер распахнул дверь, зажмурился от вида проносящейся под ним земли. Положил на сиденье деревянную лошадку.
– Поклянись, что дашь знать о себе! Сбереги Офелию! – И на ходу спрыгнул в колышущееся море жухлой травы.
Он ударился всем телом, рассадил лоб, в левой руке, которой он попытался смягчить падение, хрустнуло. Лу метался, прижатый к груди правой рукой, рвал его пальцы мелкими острыми зубками, плакал, плакал… Питер с трудом поднялся на ноги, отдышался. Голова гудела, от левого плеча по телу разливались волны боли, пульсируя в такт с бешено колотящимся сердцем.
Серебристый грузовик замедлил движение, тяжело развернулся, скрежеща металлическими суставами, и пошел по прямой в сторону океана. Туда, где белоснежные скалы Дувра обрывались вниз отвесной стеной.
