— И после этого он отравился.
— Да.
— Почему?
Тяжелый вздох Мириам как будто опустошил ее.
— У нас далеко не всегда есть ответы на все вопросы.
Женщина взяла ее за плечо и притянула к себе. Прижавшись друг к другу, они долго молчат, и это молчание объединяет их больше, чем какие бы то ни было слова. Потом тепло прощаются, и Дита выходит из барака. По дороге она думает, что, возможно, нет ответов на все вопросы, но Фреди сказал ей: «Никогда не сдавайся». И она не отступит, не откажется от своего стремления найти ответ на этот вопрос.
Многоголосый шум уроков выводит ее из задумчивости. В нескольких метрах от нее расположилась группа Ота Келлера. Дети внимательно слушают его рассказ, и Дита тоже начинает прислушиваться, чтобы не утратить ту нить, что обрезали нацисты. Она скучает по школе. Ей бы очень хотелось учиться дальше и, быть может, стать летчицей, как та женщина, что была на фотографии в иллюстрированном журнале ее мамы, Амелия Эрхарт. Она была снята как раз в тот момент, когда вылезала из самолета, одетая в кожаную куртку, со сдвинутыми на лоб очками пилота и мечтательным взглядом. Дита думает, что для того, чтобы стать летчицей, нужно очень много учиться. До того места, где она расположилась с книгами, доносятся голоса нескольких учителей, но они смешиваются, и ей не удается разобрать слова ни одного из них.
Дита смотрит на преподавателя Келлера. Говорят, что он — коммунист. Коммунизм — это пока что мечта, не ставшая кошмаром. Ота Келлер рассказывает о скорости света и говорит, что во всей вселенной нет ничего, что двигалось бы быстрее света, что те звезды, которые мы видим на небе, это результат того факта, что наших зрачков достигли фотоны света, что были выпущены очень давно и прошли миллионы километров на головокружительной скорости, пока не добрались до нас. Детей он притягивает к себе заразительным энтузиазмом, с которым говорит, движениями бровей и указательного пальца, похожего на стрелку компаса.
Вдруг в ее голову приходит мысль, что компасы очень трудно понять. Быть может, когда она вырастет, то станет вовсе не летчицей, а художницей. Кроме всего прочего, рисовать у нее получается. Это в своем роде тоже полет, но без всякой зависимости от многочисленных аппаратов и рычагов. Она нарисует мир, увиденный сверху, с высоты птичьего полета.
Сегодня вечером возле выхода из барака 31 ее ожидает Маргит. Она пришла сюда вместе со своей сестрой Хельгой, очень худенькой девушкой. Маргит шепчет Дите на ухо, что слегка за сестру беспокоится, что в последнее время она сильно осунулась. Хель- ге не повезло: при распределении по работам она попала в бригаду по рытью дренажных канав, а из-за непрерывных весенних дождей землекопы день-деньской вынуждены черпать жидкую грязь.
Среди узников довольно много таких, как Хельга: они отличаются чрезмерной худобой, большей, чем у других заключенных, как будто бы пайка хлеба и супа проходят через их тела, не оставляя по себе никаких следов. Возможно, они и не более худы, чем другие, но есть что-то такое в их удрученных жестах и потухших взглядах, что эти люди выглядят гораздо более хрупкими, чем остальные. Много говорится о тифе, холере, туберкулезе и пневмонии, но гораздо меньше слышно об эпидемии отчаяния, которая выкашивает лагерь. Это же случилось и с ее отцом. Есть люди, которые внезапно начинают угасать. Это те, кто сдался.
Они пытаются расшевелить Хельгу и специально заводят шутливо-игривые разговоры.
— Ну-ка, Хельга, признавайся — нашла ты там себе красивого парня?
Поскольку Хельга даже не шевельнулась, так и стоит столбом, не зная, что сказать, Дита адресует следующую подачу ее сестре.
— Ну а ты, Маргит, что, тоже во всем лагере не заприметила никого стоящего? Придется, наверное, обращаться в администрацию с ходатайством о переводе!
— Погоди-погоди... я тут видела одного мальчика, из 12-го барака. Такой милашка!
— Милашка? Ты это слыхала, Хельга? Что за вульгарная манера выражаться!
Все трое смеются.
— Так что, ты хоть слово этому милашке сказала? — развивает Дита шутку.
— Нет еще. Ему, наверное, лет двадцать пять.
— Уф! Слишком взрослый. Он же старик. Если будешь с ним гулять, люди подумают, что ты его внучка.
— Ну а ты, Дита? — переходит в контратаку Маргит. — Неужто в этом бараке нет ни одного стоящего ассистента?
— Ассистента? Ну нет! Кого может интересовать парень с лицом, усеянным прыщами?
— Да ладно, хоть один интересный молодой человек да найдется!
— Не-е-е-ет.
— Ни одного?
— Ну, есть кое-кто... другой.
— Что значит другой?
— Ну, не с тремя ногами, конечно. Но, — и тут Дита становится более формальной, — он из тех молодых людей, которые внешне очень серьезные, но кто умеет рассказывать. Его зовут Ота Келлер.
— Зануда, значит.
— А вот и нет, совсем нет!
— Уф! Ну что ты скажешь, Хельга? Ассортимент парней — просто катастрофа, верно?
Хельга с улыбкой кивает на реплику сестры. Она смущается говорить о мальчиках с Маргит, которая обычно слишком серьезная. Но когда рядом Дита, все иначе, ей удается как-то сделать так, что все кажется существенно менее значительным.
Ночью, пока Хельга, Маргит, Дита и весь семейный лагерь спит, обер-ефрейтор СС входит на территорию этого лагеря, не привлекая к себе никакого внимания. На плече у него рюкзак.
Он направляется к торцу одного из бараков и поднимает засов, закрывающий заднюю дверь. Через секунду в открытой двери всплывает среди теней силуэт Зигфрида Ле- дерера и бесшумно переодевается. Оборванный бродяга исчезает, на его месте появляется блестящий офицер войск СС. Пестек предпочел достать форму и нашивки лейтенанта, потому что так будет меньше риска, что кто-нибудь дерзнет хоть слово им сказать.
Они проходят через контрольно-пропускной пункт, где охранники, несущие караул, учтиво приветствуют их вытянутой и поднятой вверх рукой. Дальше они направляются к выходу из концлагеря, проходя мимо караульной вышки, похожей на мрачный замок. Стоит ночь, и освещена только ее верхняя часть с застекленной будкой, из которой ведут наблюдение вооруженные охранники. Ледерер потеет в своей эсэсовской форме, а Пестек шагает весьма решительно; он вполне уверен в том, что они пройдут контроль без всяких затруднений.
Теперь они приближаются к посту, расположенному под огромной башней у ворот, и Пестек делает несколько шагов вперед. Заметив их приближение, охранники поворачиваются вместе с автоматами, заряженными боевыми патронами. Пестек шепчет Ледереру, чтобы тот немного укоротил шаг с тем, чтобы сам он смог оказаться чуть впереди, но при этом продолжать движение за ворота, что самое главное — не обнаруживать никаких колебаний, не переставать двигать ногами, не останавливаться. Если не выкажет сомнений он, то и караульные ни в чем не усомнятся. Они не посмеют остановить лейтенанта.
