Немцы всегда отличались дисциплинированностью. Сигнал тревоги в связи с побегом приводил к чрезвычайным действиям специально созданных групп СС, задачей которых было осуществление поиска и прочесывания местности, а также к усилению постов охраны в близлежащих населенных пунктах, но — ровно на три дня. По истечении трех дней состояние чрезвычайного положения отменялось, и эсэсовцы возвращались к рутине. Так что задумавшим побег нужно было просидеть три дня и воспользоваться четвертой ночью, чтобы добежать до леса и идти дальше, не опасаясь поднятых по тревоге групп поиска и задержания.
Мысль о побеге постепенно утверждалась в голове регистратора, пока не превратилась в наваждение. Старожилы лагеря немало могут рассказать о горячке беглеца, которая, как заразная болезнь, поражает кого ни попадя. Неожиданно приходит момент, когда в человеке поселяется неотступная потребность сбежать. Сначала думаешь об этом время от времени, потом все чаще и, наконец, уже не можешь сконцентрироваться ни на чем ином. День и ночь все твои мысли только о том, как осуществить побег. Потребность в побеге превращается в горячий императив, как внезапно возникший зуд, который все сильнее и сильнее, и ты уже не можешь не расчесывать это место, даже если твоя кожа изодрана в кровь.
Прошло всего несколько дней с попытки побега русских, и вот Розенберг, к своему ужасу, встречается возле входа в лагерь с группой эсэсовцев, патрулирующих связанных цепями беглецов; процессию замыкает штурмбаннфюрер Шварцгубер. Пленники еле двигаются в своей растерзанной одежде и с почти полностью заплывшими глазами — едва-едва могут увидеть что-то перед собой в узкую щелочку между отекшими веками.
Лагерная охрана сигналами свистков приказывает всем выйти из бараков, а те, что уже на улице, вынуждены наблюдать за происходящим. Если кто-то пытается увильнуть, его жестоко бьют. Они требуют, чтобы все это видели, потому что такого рода урок и казнь являются доя нацистов прямым педагогическим приемом. Вряд ли найдется более действенный способ объяснить узникам концлагеря, по какой причине им не следует совершать побег, чем показать им вживую, в режиме реального времени, что бывает с теми, кто попытался это сделать.
Комендант останавливает патруль возле барака, под самой крышей которого закреплена лебедка. Можно было бы подумать, что ее предназначение — поднимать вверх тюки сена или мешки с зерном, но на самом деле она служит для того, чтобы вздергивать людей. Шварцгубер произносит длинную, размеренную речь, явно наслаждаясь моментом и превознося эффективность Рейха в наказании тех, кто смеет нарушать установленные им правила, и с наслаждением провозглашает об ожидающей этих ослушников безжалостной каре.
Прежде чем этих людей повесить, в качестве некоего жестокого приношения кровожадным богам, каждому из них дают пятьдесят ударов плетью. Затем, одному за другим, на шею им надевают веревку. Лейтенант подает знак полудюжине мужчин, которые молча смотрят на него, что пора тянуть за веревку. Видя секундное замешательство заключенных, он подносит руку к кобуре, намереваясь вытащить пистолет, и все шестеро дружно берутся за дело. Веревка натягивается, тело первого приговоренного к казни отрывается от земли и от жизни, сопровождаясь дерганьем ног и конвульсиями задыхающегося.
Руди Розенберг с ужасом смотрит на эти перекошенные лица, с глазами, которые, словно сваренные вкрутую яйца, вылезают промеж отекших красных век, на огромные выпавшие языки, на беззвучные крики бесформенных ртов. Конец яростного дрыганья ног, извержение на землю всех телесных жидкостей. Скосив взгляд в сторону, он видит лица других беглецов, которые едва держатся на ногах, подпирая друг друга, и ждут своей очереди быть повешенными. Их лица этому миру уже не принадлежат. Пятьдесят ударов плетью привели их в такое плачевное состояние, что смерти они ждут как избавления. И покорно вдевают шеи в петлю, желая только одного: чтобы это все закончилось как можно скорее.
Хотя вся эта сцена глубоко потрясла Руди, она ни в малейшей степени не поколебала его решимости: во что бы то ни стало сбежать из Аушвица II. Алиса оставила в его душе размытые и какие-то горько-сладкие воспоминания, но прежде всего она утвердила его в мысли о том, что ничему прекрасному в этом жестоком аду родиться не дано. Концлагерь в один миг стал для него удавкой, непосредственная близость смерти внезапно перестала быть терпимой. Он должен попытаться выйти отсюда, даже если найдет свой конец в петле, дергая ногами в воздухе.
Он навел справки в лагере ВНЬ, где у него были налажены контакты с людьми, которые могут проникнуть в любую лагерную щель. Как-то вечером столкнулся с Франтишеком, секретарем одного из бараков, с которым ему и раньше приходилось вести дела, одним из видных деятелей Сопротивления, и сказал ему о своем жгучем желании сбежать. Многие капо заводят себе секретарей, которые им помогают и находятся под их покровительством. Франтишек предлагает Руди зайти в их барак завтра, на чашечку кофе.
Кофе?
Кофе — это такая роскошь, которую могут позволить себе только те, кто очень ловко ведет дела на черном рынке. Потому что нужен не только сам кофе: нужна еще кофемолка, кофеварка, вода, источник огня... Естественно, он придет. Кофе он любит, но еще больше ему нравится иметь дружеские отношения с хорошо устроенными людьми. Он входит в барак, в это время дня совершенно пустой — все его обитатели заняты на работах по расширению Биркенау, — и направляется в комнатку Франтишека. Входит без стука, но застигнутым врасплох оказывается сам Руди. Сердце подпрыгивает у него в груди, когда рядом с секретарем он видит эсэсовца в форме. Слово «провал» пронзает его насквозь.
— Входи, Руди. Все в порядке. Ты среди друзей.
Секунду он еще сомневается, стоя в дверях, но Франтишек — человек надежный, по крайней мере, насколько ему известно.
Эсэсовец торопится представиться и вежливо протягивает ему свою руку.
— Меня зовут Виктор, Виктор Пестек.
В силу своих обязанностей регистратора Руди приходится знать много всего, но никогда не доводилось ему слышать таких поразительных слов, которые скажет ему чуть позже охранник СС.
— Хотели бы вы бежать вместе со мной?
Он детально излагает свой план, и в нем, нужно признать, нет ничего безумного, по крайней мере, в первой его части: выйти через главные ворота лагеря, будучи одетым в форму охранника СС, не вызывая никаких подозрений, и сесть на поезд, идущий в Прагу. Когда на следующее утро их хватятся, они уже будут подъезжать к городу. Вторая часть кажется ему более сумасбродной: раздобыть фальшивые документы для себя и еще двух женщин и вернуться за ними в Биркенау.
Руди внимательно его слушает и не может не признать, что он вряд ли найдет лучший для себя способ выбраться из лагеря, чем просто выйти из него через ворота об руку с обер-ефрейтором СС, но что-то шепчет ему, что это не сработает. Может, это не что иное, как глубокое недоверие к эсэсовцам, но это чувство заставляет его инстинктивно отказаться. Так или иначе, но он решает вежливо отклонить приглашение присоединиться к задуманному, предварительно клятвенно пообещав сохранить все в глубокой тайне.
