После вечерней поверки и до сигнала отбоя, после которого запрещено выходить из бараков, наступает время разного рода обменных операций. Дудинце принимает своих клиентов именно в это время. Она уверяет, что ее услуги — самые дешевые во всей Польше: укоротить жакет — половина хлебной пайки, привести в порядок пояс на брюках — две сигареты, сшить платье из материала заказчика — целая пайка хлеба.
Расположившись на нарах, словачка, к губе которой приклеена сигарета, отмеряет ткань портновским метром, собственноручно изготовленным — на глазок — из узкой полоски кожи. Подняв взгляд, чтобы узнать, кто это застит ей свет, она видит перед собой худую девчонку с растрепанной головой и решительным взглядом.
— У меня заказ: нужно, чтобы вы пришили два внутренних кармана на мою блузу, на уровне талии. Прочные.
Женщина берет пальцами остаток своей сигареты и делает глубокую затяжку.
— Ластовицы под одеждой, ясно. А для чего тебе понадобились эти потайные карманы?
— Я не говорила, что они потайные...
Дита старательно улыбается, пытаясь сойти за дурочку. Женщина смотрит на нее, подняв брови.
— Слушай, я ведь не вчера родилась.
Дита уже раскаивается, что пришла сюда. По лагерю ходят слухи об осведомителях, готовых продать своих соседей по бараку за половник похлебки или полпачки сигарет. А Дита уже отметила, как курит эта портниха — ни дать ни взять разорившаяся вампирша.
Баронесса Хабарик — наделяет прозвищем портниху Дита.
Но тут же ей в голову приходит мысль, что если бы у этой женщины были привилегии стукачки, то ей не нужно было бы вечер за вечером заниматься шитьем в тусклом свете барачных ламп. И в душе Диты рождается теплая волна сочувствия к ней.
Нет, лучше пусть будет княгиней Заплаткой.
— Ну хорошо, все так. Немного потайные. Дело в том, что я хочу носить при себе кое-какие вещицы моих покойных бабушек — память о них.
И Дита вновь напускает на себя вид наивной девчушки.
— Слушай, дам тебе один совет. Кроме всего прочего, даю его совершенно бесплатно. Если не умеешь врать, то с этого самого момента тебе лучше всегда говорить правду.
И женщина делает еще одну затяжку, да такую глубокую, что чуть не обжигает себе желтые от никотина пальцы. Дита краснеет и опускает голову. Теперь легкая улыбка трогает губы старой Дудинце, словно у бабушки при виде проделок внучки-непоседы.
—Послушай, девочка, мне вообще до лампочки, что ты будешь там хранить, хоть пистолет. Буду только рада, если он там и окажется и тебе удастся всадить пулю в кого- нибудь из этих мерзавцев. — Сказав это, она сплюнула на пол тягучую темную слюну. — Я задаю тебе эти вопросы только для того, чтобы понять, будешь ли ты носить в этих карманах что-то тяжелое, потому что если это так, то через блузу это будет видно. В таком случае лучше сделать от боковых швов специальные завязки, они помогут.
— Тяжелое будет. Но, боюсь, не пистолет.
— Ладно-ладно. Это меня не интересует. Меньше знаешь — крепче спишь. Ты материал принесла? Нет, конечно. Ничего, тетя Дудинце найдет какой-нибудь годный на это дело лоскут. Работа будет тебе стоить пол пайки хлеба и полагающийся к нему маргарин, а материал — еще четверть пайки.
— Хорошо, — сразу соглашается Дита.
Портниха воззрилась на нее с удивлением, причем даже с большим, чем в тот раз, когда решила, что Дита собирается носить на себе оружие.
— Ты что, не торгуешься?
— Нуда, не торгуюсь. Вы делаете работу, за нее положено вознаграждение.
Женщина смеется и тут же закашливается. Потом сплевывает в сторону.
— Эх, молодежь! Ничего не знают о жизни. Чему же вас учит молодой красавец директор? Ладно, ничего нет плохого в том, что еще кое-что осталось от наивности. Слушай меня, я не возьму с тебя масло — я уже сыта по горло этой желтой замазкой. Только полпайки хлеба. Материала пойдет немного, я его тебе дарю.
Когда Дита покидает княгиню Заплатку и торопливо выходит из чужого барака, направляясь в свой, на улице уже совсем стемнело. В такое время неожиданные встречи ей совсем не нужны. Но вдруг чьи-то пальцы сжимают ее руку, и из горла Диты вырывается истерический визг.
— Да это же я, Маргит!
Горло отпустило, и к Дите возвращается способность дышать. Подруга с тревогой смотрит на Диту.
— Ну и вопль! Ты чего? Что-то ты сама не своя, Дита. С тобой что-то случилось?
Маргит — единственный человек, с кем Дита может поделиться.
— Все из-за этого проклятого доктора... — Она даже не может подобрать для него прозвище: голова перестает работать, как только возникает его образ. — Он мне угрожает.
— О ком ты говоришь?
— О докторе Менгеле.
Маргит в ужасе закрывает рот рукой. Как будто прозвучало имя дьявола. В общем- то, так оно и есть.
— Он пообещал не спускать с меня глаз. И что если он застанет меня за каким-нибудь странным занятием, то разрежет, как телушку на бойне
— Боже мой, какой ужас! Тебе нужно беречься!
— И как ты хочешь, чтобы я береглась?
— Ты должна быть очень осторожной.
— Я и так очень осторожна.
— Вчера вечером у нас в бараке на нарах рассказывали такие ужасы!
— Какие?
— Я слышала, как подруга моей мамы говорила о том, что Менгеле поклоняется дьяволу: ходит в лес по ночам с черными свечами.
— Какая глупость!
— Правда-правда, об этом все говорят. Им капо рассказывала. И еще сказала, что среди высшего руководства нацистов дьявольский культ распространен и поощряется. А в Бога они не верят.
— Да, о чем только не болтают...
— Они язычники. И поклоняются Сатане...
— Ладно, а вот нас хранит Господь Бог. Более или менее.
— Не говори так, это нехорошо! Конечно же, Бог нас хранит.
— Ну, что касается меня, то я что-то не слишком чувствую его защиту.
— Он учит нас, что мы и сами должны о себе заботиться.
— Вот этим я и занимаюсь.
— Менгеле — не человек, а дьявол во плоти. Говорят, что он вскрывает животы беременным — скальпелем и без обезболивания, и зародышей тоже. Вводит тифозную палочку здоровым людям, а потом наблюдает за развитием болезни. Группе польских монахинь он сделал столько сеансов рентгеновского облучения подряд, что они сгорели. Рассказывают, что он принуждает спариваться близняшек женского пола с близнецами мужского, чтобы узнать, ведет ли это к рождению близнецов. Представляешь, какая мерзость? Еще он проводит пересадку кожи, а потом пациенты умирают от гангрены...
Девочки ненадолго замолкают, рисуя в своем воображении лабораторию ужасов доктора Менгеле.
