Я обычный человек. Не то чтобы я не ценила людей, прикладывающих усилия. Просто если что-то можно сделать с минимальными хлопотами, я предпочитаю поступить именно так. Моник хотела прийти в нашу студию как можно быстрее, чтобы забрать Боно, и я бы с удовольствием так и сделала. Но когда я позвонила в «Байдеви», чтобы сообщить им хорошие новости, они стали настаивать на том, чтобы мы соблюдали все правила усыновления животных, которые оказались переполненными формальностями, почти как вступление в брак.
Боно чувствовал в воздухе приближающиеся изменения. Он юркнул в свое старое укрытие и отказался выходить. Когда Филипп залез туда на животе, Боно выскочил с другой стороны. После нескольких минут погони он, кажется, все понял. Он перестал убегать и лег на бок, подняв лапы, как будто предлагая мне поднять его.
Мысль о том, как я буду запихивать его обратно в переноску, ужасала меня, но Боно сделал все, чтобы облегчить мне работу. Он расслабился в моих руках и позволил мне упаковать его.
– Все хорошо, – сказала я, пытаясь сдержать слезы. – Я не понесу тебя назад в тюрьму.
Филипп поднял переноску, а я начала укладывать еду и лекарства Боно в пакеты. Я надела на руку его лежанку-кокон. Боно не пользовался ею с тех пор, как стал спать на подушке рядом со мной.
С тех пор, как мы с Лидией впервые прошли вдоль здания ООН, цветы на деревьях вдоль Ист-Ривер приобрели густой красный оттенок. Ветер не утратил своей пронзительности, так что моя шапочка все-таки пригодилась мне. Кажется, еще только вчера мы несли свой драгоценный груз домой из «Байдеви». Тогда Лидия плакала из-за того, что Боно ждет печальное и недолгое будущее. Сейчас его ждала жизнь, полная любви.
– Это приют для животных? – спросил Филипп, когда мы подошли к элегантному зданию.
Мы тихо сидели в фойе, пока человек со всколоченными волосами ругался с Джоном из-за собаки, которую от намеревался забрать домой.
– Я наблюдаю за этой собакой уже четыре часа и хочу забрать его сейчас! – вопил он.
Джон спокойно объяснял посетителю, что проверка его истории показала не самые лучшие результаты, что на самом деле в прошлый раз, когда он брал из приюта собаку, она в итоге жила у его матери. И, плюс ко всему, он указал неправильный адрес.
– Что вы говорите? Там все правильно! – кричал он.
– Мы только что позвонили по номеру, указанному вами, и женщина, которая нам ответила, сказала, что вы там больше не живете.
Когда мужчина разразился новой тирадой, охранник переступил с ноги на ногу. Наконец, к всеобщему облегчению, он покинул здание.
– Прошу прощения, – сказал нам Джон. – Люди не всегда имеют нужные причины, чтобы забрать животное. Они хотят, чтобы их исцелили, ничего не отдавая взамен.
Меня поразила обыденность, с которой Джон признавал целительную силу животных. Вдумчивость и забота, которые он вкладывал в свою работу, не могла сравниться ни с чем, что мне приходилось видеть ранее. Наш разговор прервал звонок человека, горящего желанием забрать домой четырнадцатилетнюю собаку, страдающую недержанием. Терпение Джона, как всегда, было безграничным.
Боно из переноски наблюдал парад проходящих мимо людей, котов и собак. Интересно, узнал ли он это место? Если да, то он никак это не показывал.
Я вцепилась в ручку переноски и вытерла слезы. Все отношения заканчиваются прощанием. Это произошло даже быстрее, чем хотело мое эгоистичное сердце. Боно превратил Нью-Йорк в мой второй дом.
У меня в голове крутились тысячи «что, если».
– Пойдем, – сказала я, взяв Филиппа за руку.
– Что? – Он выглядел встревоженным.
– Давай возьмем Боно и выйдем отсюда, прямо сейчас.
– Ты уверена? – спросил он.
Слова Патрика пронеслись в моей голове: «Удачи вам». Но мой муж не был Доком Голайтли. Он вряд ли прилетел в Нью-Йорк, чтобы вернуть меня к деревенской жизни. Кроме того, меня было невозможно «вернуть». Даже если я вернусь в Мельбурн, это будет совсем другая женщина.
Когда Филипп наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку, появились Моник и Берри. При виде их лучезарных улыбок мои фантазии о похищении Боно растворились в воздухе. Я представила их Джону, который утащил их в свой кабинет, чтобы подписать бумаги. Когда они вышли оттуда пару минут спустя, лицо Моник светилось. Берри имел слегка озадаченный вид человека, только что ставшего отцом.
– Я думал, мы берем кота на испытательный срок, – сказал он. – Она не сказала, что мы собираемся усыновить его!
Но, когда он увидел улыбку Моник, готова поспорить, он передумал устраивать серьезную дискуссию. Он был из тех мужчин, для которых счастье жены на первом месте.
– Все, вы можете идти, – сказала Моник, забирая переноску Боно.
Кто, я? Уже? Я боролась с желанием выхватить у нее переноску.
Я заглянула внутрь и потерла нос Боно сквозь решетку.
– Будь хорошим мальчиком, ладно? – прошептала я. – Я люблю тебя.
Этот небольшой черный котик со стрижкой под льва сделал мою жизнь в Нью-Йорке гораздо более полной. Благодаря ему я познакомилась с невероятными людьми и прочувствовала доброе сердце города. Его история тронула людей по всему миру. Я не могла попрощаться с ним.
– Ты плачешь? – спросил Филипп, когда мы шли назад вдоль Ист-Ривер.
– Это просто ветер, – соврала я.
Филипп обнял меня. Я плакала, уткнувшись в его шею. Мой хороший Боно. Это было самое лучшее прощание. Кроме того, я была не первой женщиной, плачущей из-за кота.
Глава 36
Перекрестки
Кошка навсегда остается в сердце
Прежде чем уехать из Нью-Йорка, Лидия заставила меня пообещать ей посетить Художественный музей Рубина, галерею, специализирующуюся на произведениях буддистского искусства из Тибета и соседних стран. К моему удивлению, музей Рубина оказался в Челси, на углу Западной 17-й улицы и Седьмой авеню. Галерея, заполненная скульптурами и гобеленами, с ее безмятежностью, казалось, находилась за несколько миров от суеты улиц.
У каждой семейной пары есть свой протокол, когда дело доходит до просмотра предметов искусства. Мы не из тех, кто переходит, взявшись за руки, от экспоната к экспонату. Филипп обычно уделяет каждому из них определенное количество времени и уважения, в то время как я перебегаю от одного к другому до тех пор, пока не найду тот, который заговорит со мной. Если рядом можно присесть, я с удовольствием впитываю этот шедевр минут двадцать. Во избежание разногласий мы с Филипом обычно расходимся в противоположном направлении, чтобы минут через сорок встретиться у выхода.
Я попала в комнату, в которой были выставлены десятки статуй Будды одновременно. Это место излучало такую силу, что, казалось, в нем замыкается временная петля. В углу сидел медитирующий человек. Мне очень хотелось присоединиться к нему, но я не была уверена, что мое колено благосклонно воспримет жесткий пол. Я закрыла глаза и попыталась уловить энергетику помещения, чтобы рассказать о ней Лидии, вернувшись домой.
