– Мы считаем, что будет прекрасно, если вы будете вести для них блог о Боно, – сказала Микейла, излучая мегаватты оптимизма.
– Если мы вызовем интерес, возможно, нам удастся найти для него постоянный дом.
В этот момент привычное напряжение в плечах сменилось настоящей болью.
– Вы имеете в виду кого-то, кто возьмет его? – спросила я.
Мы должны были не только временно приютить этого смертельно больного кота – предполагалось, что я буду вести блог в «Хаффингтон Пост», чтобы помочь ему найти настоящий дом. Что, по мнению Микейлы и Виды, я могу сказать о коте, который отказывается выходить из-под кровати?
– Я вообще-то не блогер, – сказала я. – На самом деле я не имею представления, как за это взяться.
– Вида – технический гений, – сказала Микейла. – Ее команда специалистов по маркетингу поможет вам зарегистрироваться. Или вы можете просто отправлять ей материал, а она будет выкладывать его для вас.
Я схватила еще одно инжирное печенье с тарелки, умяла его в два укуса и стала ждать, когда успокоительный эффект от повышенного уровня сахара начнет действовать. В мире существует примерно три человека, которые будут читать то, что я напишу для «Хаффингтон Пост». У двоих из них уже есть коты. Надеяться, что кто-то из них влюбится в нашего асоциального жильца и предложит ему дом, было бы просто верхом неадекватности.
– Не беспокойтесь, – сказала Микейла. – У меня хорошее предчувствие в отношении этой затеи.
Интересно, подумала я, генерал Кастер сказал то же самое, услышав, что его ждет вождь Сидящий Бык?
Глава 15
Похвальное слово меланхолии
Иногда кот ничего не желает так страстно, как уединения
Одна из причин, по которой Лидия хотела побывать в Нью-Йорке, – это желание пройти по тем же улицам, что и ее литературная героиня, Нора Эфрон. К сожалению, остроумная и скромная писательница, автор романа «Ревность» (а также многих журналистских работ), умерла в прошлом году. В одном из своих произведений Нора называла тридинг бровей «фантастическим и увлекательным» видом удаления волос. Однако эта практика еще не получила широкого распространения в Мельбурне. Моя дочь быстро отыскала салон неподалеку от кулинарного магазина возле нашего дома. Я знала, что она стремится пройти эту процедура в дань уважения Норе, и мне было любопытно. Кроме того, я не была расположена отговаривать ее от попыток исследовать самолюбование как концепцию.
Остановившись перед окном салона, мы наблюдали, как мастер зажимает белую хлопковую нить между зубами. Затем она наклоняется над клиенткой и переплетает ее, образуя что-то наподобие «кошкиной люльки». На лицах клиентки и мастера была написана величайшая сосредоточенность.
Эта древняя методика, зародившаяся в Азии тысячи лет назад, выглядела довольно приятной по сравнению с мучениями восковой эпиляции. Я часто задавалась вопросом, какой это садист выдумал нанести горячий воск на чьи-то веки, а затем сдирать его вместе с многочисленными слоями кожи.
Мы радостно вошли в салон, чтобы появиться из него через тридцать минут с красными и пекущими физиономиями. По сравнению с тридингом восковая эпиляция – это почти отпуск на Фиджи. Тем не менее я любовалась бровями Лидии, которые теперь имели идеальную, элегантную дугообразную форму.
Нам обеим хотелось наилучшим образом выглядеть в нашу веселую ночь в городе. Микейла пригласила нас и Джина на контрданс, представляющий собой, по ее заверениям, простую форму народного танца, пришедшую с Британских островов. Музыканты играли рил и джигу, а в это время распорядитель показывал танцорам ряд движений, заставляя их двигаться по залу, исполняя замысловатые, похожие на упражнения по аэробике фигуры. Я заметила, что танцоры много улыбались и смеялись и зажигательно флиртовали друг с другом.
Это мероприятие проводилось в подвале церкви в Челси. На первый взгляд это выглядело абсолютно нормальным по нью-йоркским стандартам сборищем – до тех пор, пока я не заметила атлетически сложенную женщину в синем бархатном платье в пол и с серьгами со стразами в ушах, которая при более близком рассмотрении оказалась мужчиной с красивой ухоженной бородой. Контрданс оказался набором энергичных и сложных упражнений. Вскоре выяснилось, что в танцах я просто безнадежна и мне ничего не остается, кроме как сидеть, отдуваясь, и наблюдать за танцующими со стороны. У Лидии же не было отбоя от кавалеров, желающих пригласить ее на танец. Она принимала все приглашения, и я в восторге наблюдала, как она наслаждается происходящим.
Все, что мне оставалось, это выпивать в обществе себя самой, и за этим занятием я едва заметила подошедшего мужчину. Он был необычайно низкого роста, с угольно-черными волосами, уложенными параллельными линиями.
– И вы тоже ненавидите танцы, да? – спросил он.
Сев рядом со мной, он словно излучал угрюмость. Меня это не беспокоило. В нынешнее невыносимо положительное время я нахожу компанию меланхоликов освежающей.
– Я бы любила их больше, если бы была в лучшей форме, – ответила я.
Мы погрузились во взаимоприятное молчание. Боязнь грусти превратилась в глобальную фобию. Если кто-то несчастен, окружающие посылают его за антидепрессантами вместо того, чтобы сесть рядом и поговорить – а ведь в большинстве случаев это все, что человеку нужно. Без грусти жизнь была бы пресной и примитивной, как билборд на обочине. Мы бы не смогли оценить радость. Кроме того, все великие художники находят наслаждение в реках печали.
– Откуда вы? – спросил он.
Я ответила.
– А я из Верхнего Вест-Сайда, – сказал он. – Мои предки приехали из Албании. Все в Нью-Йорке откуда-то приехали.
Я наслаждалась своим безалкогольным кордиалом, пока он поверял мне историю своей жизни, представляющей собой цепочку безнадежных романов. Прервав свой монолог, он повернул ко мне свое трагическое лицо и спросил, замужем ли я.
– Двадцать два года! – произнес он таким тоном, как будто я призналась в том, что держу в своем подвале десяток секс-рабов. – Как вообще можно быть замужем двадцать два года?
Мне не хотелось признаваться, что я сама размышляю над этим вопросом и что я взяла отпуск от собственного брака, чтобы найти ответ. Вместо этого я рассказала ему, что в основе длительного брака лежит надежда, что другой простит тебе твои ошибки. А взамен ты попытаешься не судить его слишком строго.
– Это меня бы не устроило, – сказал он, качая головой.
Я согласилась, что это подходит не всем.
– Я хочу страсти, секса и романтики на сто процентов, – сказал он, возвращаясь к своей теме. – Потому что, когда это все пройдет, вы двое просто пялитесь в свои телефоны за обедом…
Он презрительно всплеснул руками. В том, что он говорил, был смысл. Когда Микейла и Джин, кружась, проходили мимо меня, не отрывая взгляда друг от друга, мне показалось, что у них наверняка идеальные отношения. Они жили по отдельности, но были вместе уже пятнадцать лет. В их случае, по-видимому, это небольшое личное пространство обеспечивало приток кислорода в их романтические отношения.
