– А что там за диво такое?
– Я вам не скажу за точную маркировку. Я ни разу не специалист. Я могу вам назвать закупочные цены угля в каждом полисе, до торга и после него, и ту границу, после которой у меня уголь покупать уже не будут, а начнут его покупать у Мони или Налика. – Лысый был слишком занят, чтобы объяснить все по-человечески или хотя бы просто обратить внимание на суть вопроса. Мне стоило спросить, на какой такой «безопасный транспорт» мы собираемся пересесть, еще тогда, когда нашу повозку влекла под беззаботными звездами четверка коней. – Я вам признаюсь, что, как последний поц, считал, будто это что-то серийное типа СУ, ИС, ФД. Потому что звездочка. Но Машинист объяснил, что это трофейная машина, переделанная Советами и поставленная на рельсы на второстепенном маршруте. Немецкая. Или, может, даже польская.
Мы подошли ближе к черной громаде, и стали заметны тяжелые выкрашенные красным колеса, кулисы и ползуны. Из завесы пара показались массивный прицеп, будка и необъятное тело, все покрытое бородавками заклепок.
– Когда в Городе Света возобновили разработку угольного месторождения, Машинист с ребятами вспомнили про местный музей железной дороги. Нашли это чудо, сняли с постамента, привели котел в рабочее состояние и поставили на рельсы, – продолжил Караванщик.
Я тем временем заметил упомянутую красную звезду, приваренную к носу паровоза. Она выглядела так естественно, будто была тут всегда.
Котел храпел и сопел, ведя себя скорее как живое существо, чем как какой-то механизм. Из кабинки увидели нас, там загорелся слабый желтый фонарь. Через секунду со ступеньки спрыгнул черный, словно вылепленный из угольной пыли и мазута, человечек.
– А вот вам и Машинист, быстрый, как Абрам на рыбном привозе! – нервно представил угольного человечка Караванщик. – Так мы уже наконец поедем или будем стоять тут, как Сара, которая так долго ждала жениха на углу, что к ней начали подходить поцы, покупающие любовь за деньги?
Машинист был одет очень легко: шорты, майка и вьетнамки. Однако обнаженные части тела не белели в ночи, перепачканные смесью угля, масла и пота до состояния полной неразличимости с его грязной одеждой. Этот человек выглядел отлитым из чугуна. Не потому ли на нашем языке железную дорогу и называют чыгункой?
– С вами по стандартной таксе, – коротко сказал он Караванщику, и в чугуне блеснули белки его глаз и белые зубы. – А это кто?
– Это мой очень хороший знакомый, я вам скажу. Умен, как ребе Элияху бен Шлома Залман, известный также как Виленский гаон. О, да вы, я вижу, не знаете, кто такой Элияху бен Шлома Залман!
– С очень хорошего знакомого семь цинков, десять – если с обратным билетом, – распорядился Машинист.
Наблюдая за его движениями и репликами, я уверился, что этот человек воспитан был не без участия Андрея Платонова. В юности увлекался Хлебниковым и Маяковским. Человек незлой, но вряд ли занимается благотворительностью.
– Извините, пожалуйста, – поклонился я. – Но вот сейчас у меня совсем нет с собой денег. Весь цинк кончился по дороге вследствие множества злоключений.
– Кто без цинка – идет пешком, – коротко заключил Машинист.
– Вы не представляете себе, какой это талантливый человек! – всплеснул руками Караванщик. – Скоро будет Сказителем в Городе Света, можете мне поверить! А мы скоро поедем? Стоять тут небезопасно!
– Если это такой талантливый пассажир, заплатите за него сами, – предложил Машинист. – Семь цинков в одну сторону, в обе стороны – десять.
Реплика железнодорожника не нашла отклика в сердце бывшего ювелира. Человек, который заправлял тремя фургонами цинка, сделал вид, что не услышал предложения.
– Давайте уже поедем! – повторил он без особенного напора.
– Послушайте, – обратился я к перепачканному углем черту. – Я очень люблю поезда. Движение. Котел, похожий на «живот всего трудящегося человечества», как у Платонова. Я всю жизнь хотел проехать на паровозе. Правда, вот как раз сейчас – ну совсем денег нет.
Тот задумался. Что-то шевельнулось у него в сердце. Литература – великая сила.
– Кто без денег – могут ехать на тендере, – он кивнул на прицеп, который помещался за кабиной мастодонта.
Из клубов пара по-импрессионистски вырисовался Команданте. Он снова больше напоминал попа, чем главаря хунты, из чего я сделал вывод, что козлоногие в очередной раз проигнорировали компанию заинтересованного во встрече с ними поставщика энергоносителей.
– Погрузка закончена, – отчитался он. – Готовы цеплять вагон и отправляться.
– А нельзя ли мне присоединиться к вам? – спросил я осторожно, не представляя, что это значит – «ехать на тендере». Комфортного путешествия тендер не обещал.
Команданте покосился на меня, долго колебался, размышляя, стою ли я вообще ответа. Наконец скривил рот и процедил:
– В вагон с цинком допущена только личная охрана Караванщика. Едем без артиллерии, поэтому вынужден отказать.
Я попробовал заглянуть в глаза лысому, но они все время косили куда-то в сторону – очевидно, когда разговор заходил о безопасности денежного предприятия, он становился чрезмерно осторожным и не обращал внимания на сантименты и личные привязанности.
– Может, вы мне хотя бы вернете мое ружье и нож, которые забрал ваш боец? – Я решился об этом попросить, потому что не был уверен, что по прибытии про меня снова не забудут и мои средства защиты не исчезнут по законам военного времени.
– Тоже нельзя, – нахально усмехнулся бородатый. Мстил за «Орден Желтого Дятла»? Или просто вредничал для поднятия настроения? – Напомните про конфискованное в Городе Света.
Мне показалось, что он прямо сейчас отдаст инструкции выкинуть мое ружье и нож из окна вагона в поле, чтобы потом мне впрямь их случайно не вернули.
– Это единственные средства защиты, которые у меня есть! – воззвал я к Караванщику. Но он, кажется, что-то подсчитывал в уме.
Олигарха и Команданте скрыл очередной паровой выдох дракона. Когда белые лохмы рассеялись, они куда-то пропали. Машинист смотрел на меня из окошка. Внутри монстра что-то грохнуло, его нутро вместе с белыми клубами выдало истошный визг, предупреждая, что сейчас слонопотам начнет движение. Сообразив, что локомотив готовится тронуться без меня, я схватился за скользкие от прикосновений железнодорожника поручни и поспешил наверх. Платоновский типаж встретил меня не самой вежливой из виденных мною в жизни гримас. Попробуй я описать двумя словами всю гамму эмоций, которая запечатлелась в облике погонщика стальных слонов, получилось бы «Куда прёшь?».
– Извините, пожалуйста! – заблеял я, понимая, что моя взволнованная манерность резко контрастирует с чугунным стилем жизни этого человека. – Я просто не понял, как это – «ехать на тендере». Где он находится?
Для большей красноречивости я повторял его движения, показывая на заднюю часть паровоза. Вагон, который был за ним прицеплен, представлял собой сплошной параллелепипед из проклепанного черного металла. Ни дверей, ни окон в нем не было.
