– Надо закрытым держать. По-другому не работает, – виноватым тоном прокомментировал из темноты голос человека электрического столетия. Цапля в этом устройстве понимал не больше моего. Задавать вопросы про технологию распада кварцитов было бесполезно.
Оживив источник питания, мы вышли в соседствовавший с генераторной холл, большое помещение со скругленной на манер апсиды в католических храмах задней стеной. Благодаря деревянному полу тут было не так влажно. Из ниши на стене на нас смотрел искусно выполненный мозаичный портрет Ленина. Вождь мирового пролетариата, который на немецкие деньги устроил революцию, изъявшую Россию из войны с Германией
[35], косил ястребиным глазом. Такой взгляд был и у Самуэля, когда он объяснял, что свойства пороха надо было оставить прежними, чтобы люди могли продолжать убивать друг друга. Цвет камешков смальты на красном флаге за Лениным был настолько яркий, будто их только что подкрасили лаком для ногтей.
У ниши стояла кожаная софа, небрежно забросанная давно не стиранными верблюжьими пледами, рядом с ней – столик с изображением шахматного поля на столешнице. На столике возле выключенной настольной лампы лежала одинокая книга. Бытовые привычки хозяина подземелья читать было не сложнее, чем книгу следов в лесу. Почему-то человек с ананасом на голове с самого начала вызвал у меня сильную неприязнь.
Ближе к выходу у стены стоял массивный стол, ломящийся от самой разной пищи, вскрытых коробков, жестянок, разорванных упаковок. Я насчитал четыре картонки с антикварным советско-грузинским чаем («Чай черный, байховый»). Здесь же выстроился взвод немытых граненых стаканов, в которых, поверх горки водорослей, стояло на два пальца жидкости цвета мочи здорового человека: светлый янтарь. Продуктовые запасы запечатали вместе с бункером, видимо, из-за того, что у них давно истек срок годности. Но то, что считалось несъедобным в светлые времена, будет еще долго доедаться во времена темные. Такими жирафами, как ананасоголовый, которым посчастливилось без всяких усилий припасть к гастрономической сокровищнице погибшей империи.
– Тут была типа комната отдыха для офицеров гарнизона. – Семен тряс пальмочкой своей головы. – Когда Пастух спросил, откуда мне будет удобнее рулить, я выбрал этот зал. Тут как-то воздуха побольше.
На стене над столом было граффити – цапля с челкой, сидящая на троне, пафосу которого позавидовал бы кольщик бандитских татуировок. Трон был украшен и львиными мордами, и тигриными когтями, и колоннами, и пилястрами. Имелся даже небольшой акротерион на спинке.
– Вот отсюда, значит, все и рулится. – Он ткнул пальцем в странную инсталляцию, которая громоздилась под граффити. Отвлеченный большим числом результатов жизнедеятельности Семена Цапли, я сначала не обратил на нее внимания.
Оно выглядело как два толстенных грязноватых стекла, соединенных между собой и герметично склеенных по краям. Между ними поблескивала небольшая подвижная водяная линза. При каждом моем шаге половицы прогибались, стол вздрагивал и жидкость колыхалась.
– Тут, главное, пустой аквариум был. На двести литров, – объяснял ананасоголовый. – Чтобы офицеры скалярий выращивали в свободное от подготовки к Третьей мировой время. И когда Пастух мне свою задумку рассказал, я гадал: как он такую сложную штуку соберет? А он стекло из аквариума достал – оно там пластилином крепилось, клаву прицепил, провода подвел – и все! Изобретатель, отвечаю!
К столу тянулся толстый черный шнур. Под стеклянным «монитором» – пожелтевшая клавиатура, которую можно было хоть сейчас сдавать в музей: каждая клавиша – как отдельный домик, с небольшой ямкой для пальца сверху. Меня всегда интересовало, легко ли было на них нажимать? Или следовало бить с той же силой, что и по буковкам печатных машинок?
– Главное, я не знаю, почему Пастух именно меня выбрал. Я путешественником был. Шел с Зеленого Луга, после того как там женщины за мужиков взялись. У них как-то сразу много ко мне вопросов возникло. Типа ну не все творчество понимают. Оно, вообще, и должно иногда оскорблять. Типа про болезненное говорить. Поэтому пришлось бежать. Болтался по пустошам. По мелочи грабил – а кто не грабил? Я думаю, Пастух во мне типа творца разглядел. Не шахтеру же такое доверять.
Мы встали вплотную к столу. Цапля ткнул на пожелтевшей клавиатуре Esc. Клавиша подалась легко, с приятным пластиковым звуком. Я позавидовал писателям былых времен, которым посчастливилось писать вот за такими устройствами, похожими на фортепиано. Тем временем по воде пошла рябь, она оформилась в отдельные буковки – скругленные уголки, романский стиль:
Буквы не проступали в воде, они были сделаны из воды и воздуха – зеленоватая толща вокруг них отступала, обнажая текст. Глаз невольно отметил напластования изумрудного аквариумного грибка, который Семен Цапля не почесался смыть с «монитора».
– Вот, типа знакомься. Это и есть Оракул.
– Это? – выдохнул я.
– Нет, ну Оракул – это типа я. Я – Оракул. А это – мой голос. Я им говорю с тьмой. И с дикими.
Мне пришло в голову, что он действительно похож на лихую цаплю на бандитском троне. На всякий случай я поправил ружье на плече, потому что заметил, что мое оружие помогало ему как-то бороться с убежденностью в собственном величии. И правда, он почти сразу перешел обратно в режим гида, который ведет экскурсию по Рейхстагу.
– Наверху, рядом с панорамным световым передатчиком, – круговой сканер. Его тоже Пастух поставил. Я не знаю как. При мне Пастух наверх не лазил, да и не залезть туда человеку. Там на двухстах метрах секция лестницы вниз упала – разве что прямо по металлу карабкаться. Сканер автоматически считывает показания семнадцати световых вышек в населенных пунктах, что отсюда просматриваются. Они собирают по цепочке новости с остального мира. Все собранное система транслирует без моего участия, фильтруя сообщения, которые идут по второму кругу. Часто мне и личные сообщения сбрасывают. Это – самое смешное. Чукчи пишут: типа как нам жить? Скажи, о великий! О всеведущий! Я тут не очень сдерживаюсь. Ну, пишу: топчите коз, суки! Или там: пейте, сикуны! Или: любитесь со вспаханной земелькой! И они рапортуют: поклоняемся, о Оракул! Пьем! Топчем! Будет ли благоденствие? И я отвечаю: будет, олухи! Ждите типа! И они ждут! Дикие!
– Почему дикие? – не сдержал я раздражения.
– Так а кто еще в такой бред поверит?
Я хотел сказать: вот посмотрел бы я на тебя, поживи ты в населенной хищниками и бандитами тьме. Среди сел, где люди убивают себя, потому что им просто нечего есть. Среди туманов, где охотятся одичалые собаки размером с твой дизельный генератор. Во тьме, где единственный источник представлений о действительности – караванщики, которые тянут уголь или сладости под мертвым небом.
– Они же там реально тронулись все! – продолжал Оракул. – Вы новости читаете? – Его выпуклые зубы не желали заползать под губы. Мне хотелось шмякнуть по ним прикладом. Чтобы кукурузины лопнули и выкрошились. Но я слушал и старался дышать носом. Он продолжал трещать: – Вот, смотрите, давайте почитаем. Тэкс. Контрал Эм.
