Плюнув под ноги, я подошел к накрытому темной мешковиной манекену и с наслаждением его подфутболил. Торс, раскинув руки, пролетел несколько метров и шлепнулся на живот. На спине мелькнули какие-то знаки. Тот же белый баллончик. Цифра «7», старательно выведенная между пластиковыми лопатками. Выходит, каждое пугало было пронумеровано бережливым галеристом. В последнее время пути – мои и циничного художника – как-то слишком уж совпадают. Я осмотрел воронку, отметив оставленные лопатой борозды, и уже без опаски двинулся к тросу с рубиновой лампочкой. Я по-прежнему недоумевал, от чего питались эти огни – никаких проводов к ним не тянулось, излучение было ровным, мощным, как будто горел крупный диодник на шесть цинков. Неудивительно, что это место вызывало ужас во всех метрополиях – тут на небольшой площади были собраны слишком сложные для понимания предметы и явления. И даже манекены рядом с выкопанными ямами разбрасывать было не обязательно, чтобы держать людей на расстоянии.
Тросы цеплялись за двухметровые бетонные цоколи весом в половину танка. Наверное, при сильном ветре вышку шатало, как Гацака после двух доз Цугундеровой браги. Я забрался на площадку и обшарил поверхность в поиске цифрового замка. Но сверху ничего не было. Тогда я спустился и стал проверять землю возле постамента с рубиновым огоньком. Обошел почти кругом, но зацепился ногой за что-то, похожее на музыкальную колонку. Гладкий ящик с узкой щелью вдоль крышки. Руководствуясь логикой темных времен, я достал нож, вставил в щель лезвие и стал расшатывать, и неизвестно чем бы это все закончилось, если бы я случайно не нажал большим пальцем на утопленную в металл кнопку. Крышка сдвинулась в сторону с пневматическим шипением.
Под ней оказались отмеченные изумрудным свечением цилиндрики с регуляторами сверху и снизу. Я тронул нижний, и, провернувшись, он показал цифру «9». После прикосновения к верхнему положение вернулось на «ноль». Оставалось вспомнить подсказанную «Мишей» комбинацию.
Вид световых индикаторов был настолько необычным, что голова моя стала пустой, как бидон перед дойкой. «Три, четыре, восемь, девять, пять, шесть, девять» – черт, не получается. Я ковырялся, снова и снова предлагая световому табло версии, которые подсказывала мне память. Я был уверен только в первых «три, четыре», дальше наступал провал и возвращались мысли про серебристую визитницу, в которой лежало нечто, на что я мог бы записать семизначную комбинацию. «Три, четыре, шесть, пять, девять, восемь, пять». Последняя в ряду кнопка, подсвеченная фиолетовым, снова пискнула, отказывая в доступе, цифры обнулились. Интересно, сколько раз еще можно попробовать перед тем, как эта дверца взорвется?
Я нажимал и нажимал на пимпочки, и сердце мое наполнялось обидой, не имеющей адресата и потому самой горькой из возможных. И тут сзади раздался голосок.
– А ты типа что тут делаешь?
Я резко обернулся и увидел перед собой долговязую фигуру, которая держала в каждой руке по тяжелому камню. Камни фигура держала прямо у меня над головой, оставалось только треснуть как следует, обезоружить и выпотрошить мой рюкзак. Но фигура была то ли ошеломлена моей наивностью, то ли не очень опытна по части физического насилия. Она только еще раз повторила:
– Тебя тут типа не должно быть! Ты что, дикий, что ли? Дикие сюда не доходят. Что ты тут типа делаешь?
Я выпрямился, на ходу снимая с плеча ружье. Ткнул стволами фигуре в грудь.
– Не такой уж я и дикий! – пояснил я ситуацию, параллельно направляя белое пятно фонаря на собеседника. Им оказался немолодой худой кекс, которого, несмотря на седину в щетине, хотелось назвать парнем. Есть такие типы на земле. В его внешности отражался специфический бэкграунд: Хаксли, Берроуз, Керуак, Хантер Томпсон, немного Кастанеда, чуть-чуть поэзии Снуп Дога.
– Тебя Пастух послал? – спросил он, беспомощно поднимая руки с камнями вверх.
– Не знаю я никакого Пастуха, – отрезал я.
– Ну, «Пастух» это я типа так. Для себя придумал. – Он усмехнулся. Зубы у него были выпуклые, как желтые кукурузные зерна. – Мужик в шляпе. – Он попробовал изобразить над своей головой ковбойскую шляпу.
– Знаю одного мужика в шляпе, – согласился я. – Он сообщил мне код от этого замка. А я как-то не удосужился удержать его в памяти. Занят был. А что за «дикие» такие?
– Ну, эти. – Он махнул рукой. – Которые за воротами живут. В темноте. Ну, как сказать? Которые типа газеты читают.
Под «дикими» понимались, судя по всему, все, кроме него самого. И, наверное, Самуэля. Я рассматривал «парня». У него были выпуклые скулы и прическа в виде «ананасика»: волосы, заплетенные в дреды и скрепленные на макушке в шишечку, из которой в разные стороны торчали ветки волосяной пальмы. За нее хотелось взяться посильнее и выдрать ананасину головы из грядки плеч. Не знаю, почему взрослые люди делают такие прически. Разве что на спор. Или просто чтобы бесить окружающих. Но этот жил вдали от барбершопов и, возможно, сам изобрел единственный вариант, при котором дреды не лезли в глаза. Я-то лучше бы ножом побрился.
– Руки можно опустить, – разрешил я, однако сам ружье не опускал. Вроде как он уже и не на мушке, но все еще не полное доверие.
– А я, главное, как-то сразу понял, что вы – не дикий, – тарахтел он. – Думаю, нет, не дикий. Дикий даже через поле с пугалом не прошел бы. И ящик бы никогда не вскрыл. Будет ножом ковыряться. Дикие всего боятся. Лес их пугает. Лес тут повыкрутило. Раньше здесь РЛС была и поле спутниковых передатчиков. Радиолокационная станция. Военная. Электромагнитным полем тут все побило. Диким страшно. Они сюда никогда не заходят. Постоят у сетки, посмотрят. И к себе идут. Типа газеты читать.
Я отметил, что стресс делал его болтливым – так же как меня неловкость заставляла становиться манерным. Хорошо, что его многословность включилась раньше, чем моя манерность. Можно отпускать короткие реплики, оставаясь в образе опасного мачо.
– Ну что, пойдем вниз, что ли? – предложил он и, прижимая камни к животу, свободной рукой набрал код. Все мои варианты были очень далеки от верного. То есть если бы он не подошел, пришлось бы мне куковать здесь до рассвета. – А я, главное, вышел киловатт набрать. Энергия в системе кончилась. – Он, непонятно почему, похлопал по камням. – Набрал, главное, возвращаюсь. Смотрю – сидит. Думаю, неужели дикий? А потом смотрю – на клавиши нажимает. Интеллигентный человек! С ружьем к тому же! И почему я подумал, что дикий?
Пока он все это говорил, у меня так закружилась голова, что я даже присел. Я ожидал, что после ввода шифра в земле откроется какая-то потайная ниша, дающая доступ под бетонную плиту. Но тут все получилось, как с рыбой в «Отце Дождя»: непонятно, но очень убедительно. Такое чудо, которое даже чудом не назовешь, потому что картина реальности без всяких спецэффектов подменяется чем-то другим. Таким же убедительным для органов чувств, как и то, что было до этого.
Только что я стоял ноябрьской ночью в поле, моргнул – и вдруг обнаружил себя в тесном узком бетонном проходе. Тут пахло мышами. Так воняет сырое одеяло на даче, на которой никого не бывало три сезона. Романтическая темнота звездной ночи сменилась удушливой темнотой подземелья.
