Нельзя сказать, что после преисподней парилки в реке не было холодно. Мозг автоматически фиксировал, что вода очень холодная. Но для тела, доведенного до кипения, это перестало иметь какое-либо значение. Я висел, вцепившись в ветки вербы, позволяя черным волнам обтекать мою пропаренную тушку. Влезая, наконец, по лестнице обратно, я ощущал себя совсем другим человеком. Все во мне, что не могло сгореть, утонуло.
Во фригидарии меня ждала чистая простыня, в которую я с наслаждением замотался. Ощущение было примерно таким же, как когда долго идешь с сорокакилограммовым рюкзаком, а потом снимаешь его и оставляешь далеко за спиной. Причем переживание облегчения относилось словно не к телу, а к душе. Я налил себе водички и отметил, что у нее появился явственный вкус. Измученное адским жаром тело всасывало каждую каплю влаги, празднуя ее, будто нектар райских цветов. Я вслушивался в беседу между Андроном и Миколой, звучавшую теперь вполне благодушно.
– Я пра чё сумую найперш? – говорил Андрон. – Бадай шчо по тым момінтам, колі мчав на Мінск на своіму «круізёрі». Пам’ятаеш, у мене тріхлітровы був японец? Ідзеш, усе тобе дорогу поступуюць. Бо ты страшны такі, тонуваны. І передне вікно навстіж, а ў магнітолі – нешта таке прыемнойе, своё. «Смог он зе воотэр! Пымж пымж пымж! Пымж пымж пымж пымж! Пымж пымж пымж – джы джы джы!» Ось цэ жыцця було
[21].
– А ці про шчо шкадуеш? Са втраченнага назовжді?
[22] – спросил меня Микола.
Я откинул голову, делая вид, что размышляю, хотя думать на такие эмоциональные темы сейчас, после кипячения и полоскания, не хотелось.
– А ў мяне така втрата. – Микола, не дождавшись моего ответа, начал рассказывать сам. – Мне це навіт сніцца, бывае. Шчо в’іджаю я до Бобруйску, а там дуже вялікі гіпермаркет быв. Як же ён зваўся? «Крона», здаецца? І вось ты ідзеш – і ўсё ёсць. Вось тут – ряді з бухлом, текіла, коняк, ета, як ее? Бекхеровка! Далі – м’ясо: вэнджаны парсюковы вухі, ласіныя губы ў воцаце, далі – ріба, сукхая, солэна, жіва. І ківбаса, і сірі з сіньою і білою плесянёю. І ты ідеш, і бярэш, і бярэш. Якшчо ў грібнім лесе! Якшчо вось борівікі пойшлі, богато, дуже богато борівіків! І ты бярэш, і яно не скончаецца. Такі ось шчодры буў свет. Чаму не вбереглі?
[23]
Тут с улицы раздался негромкий металлический «дзинь», который привел ностальгических собеседников в состояние ажитации. Они бросились одеваться с такой скоростью, словно от этого зависело, накормят ли их. И если накормят, то насколько сытно.
– Вечар!
[24] – объяснил Андрон.
– Вяселле! – добавил Микола.
Слово «вяселле», то есть свадьба, намекало на теоретическую возможность запеченного поросенка, фаршированной щуки, холодца с хреном, пиханных пальцем колбас, и поэтому, быстро одеваясь вслед за беженцами, я поинтересовался:
– А что, будет настоящая свадьба?
Мой вопрос имел гастрономический, а не матримониальный прицел. Как любому человеку, который только что вышел из парилки, а за прошедший день съел всего три маленьких кусочка тушеной свинины в ужасном эрзац-лаваше, мне было все равно, кто на ком женится и какое там приданое. Но Андрон ответил невнятно и акцент сделал на брачной составляющей, а не на пищевой:
– Ну воні накруцілі тут, канечне, з цімі нарачонымі маладухамі. Але шчо паробіш. Звічай!
[25] – При этом он почему-то прикоснулся к своей промежности. Жест как-то не очень сочетался с рассказом про чужую свадьбу.
– Тут раньше не так было. Це Аракул. Аракул іх так навчів
[26], – еще более невнятно объяснил Микола.
– Так а кормить будут? – спросил я уже напрямую, но они не ответили, поспешно поднимаясь по лестнице.
– Оракул – это человек такой? – спросил я у спины Андрона.
– Це не чоловек. Це светлавы стовп
[27].
– Страшэнны стовп! Я був побіч, там жудасць охоплюйе!
[28] – добавил Микола.
– У його можна запытацца – таксама святлом, якшче ў тебе вежа ё. Той, бывае, і адказвае
[29].
– А откуда он ответы эти берет? – Я слышал про Оракула уже много раз, так и не понимая, что это за холера такая. Не помог и ответ спины Андрона.
– Не звідкі не бярэ. Ён усё сам ведае. На тое він і Аракул
[30].
Моим ожиданиям, касающимся роскошного свадебного стола, не суждено было исполниться. Сказка разбилась о суровую реальность пищевых будней хутора Насамоны. На стол, за которым до этого меня встретил Тамада, было выставлено шесть банок тушенки, две банки черных маслин без косточки, огромный поднос с восемью мочеными огурцами, причем каждый был разрезан на четыре части. Тут также имелись пресные хлебцы, бутыли с брагой и керамические жбаночки с каким-то крепким алкоголем (такой вывод я сделал потому, что смердело из жбаночков еще сильней, чем от браги). На лавках рядом со столом сидели две дюжины Грибков. Говорливые, локтистые, какие-то благостные. Жених и невеста были сдвинуты этой бандой на самый край стола. Да-да, вы не ошиблись, сначала я обратил внимание на угощение, а потом уже – на количество конкурирующих ртов, и только в самом конце – на молодых.
