– По-другому никак, скидок и специальных проходок у нас нет, – подхватил другой, отвечая на вопрос, который им, видимо, задавали слишком часто.
Я, недовольно покрякивая, снял рюкзак, засунул руку глубоко в его нутро, долго рылся там, изображая, будто у меня осталось буквально несколько цинков, и отсчитал десятку.
– За собаку, надеюсь, платить не надо?
– Не надо, – разрешил первый. – Там более что она у вас такая. Как бы хромая.
Пока они старательно проверяли емкость каждой принятой батарейки, я еще раз подивился тому, насколько эти двое были похожи на первого встреченного мною мужичка. Такая же неопрятная, косматая щетина. Такая же худоба. Такая же поспешность движений. Такие же остренькие лица с глазами-бусинками. Такие же синюшные губы, как будто голубики наелись.
– Все нормально! – удивленно заключил один из охранников. Похоже, не так часто к ним попадали гости, платившие без споров и полным цинком.
Он достал связку каких-то почти старинных на вид ключей и долго ковырялся в замке стальной створки ворот. Было видно, что ему нравится сам процесс отпирания, так как подчеркивает его высокий социальный статус.
Я обратил внимание на то, как необычно для нашего времени выглядит вход в населенный пункт. Стальные ворота и высокий забор коричневой гофрированной стали относились еще к той эпохе, когда люди пользовались металлическим профилем для обозначения границ своих владений. Все современные полисы вынуждены были возводить пограничные стены заново из любого бесхозного материала, который удавалось найти. Чаще всего это были огромные бетонные плиты, разобранная тротуарная плитка, но никак не металлоштакетник. Похоже, Насамоны сложились в качестве замкнутого феодального поселения еще до того, как замкнутые феодальные поселения стали основной формой государственного устройства.
Когда ворота наконец открылись, второй двойник Грибка достал из кармана жестяную кружку, зачерпнул воды из небольшой пластмассовой купели, висевшей рядом с дверью, плеснул себе в ладонь и протянул мне, скомандовав:
– Пей!
Я с сомнением посмотрел на костлявую и, как сказал бы барочный автор XVIII века, «не в явной степени отмеченную чистотой» руку.
– Пей, это ритуал. Без этого не пропустим! – настоял другой.
Я прикоснулся губами к мутноватой жиже, делая вид, что пью. Охранник скомандовал мне:
– Теперь ты вытяни руку!
Он брызнул несколько капель жидкости в кораблик моей ладони и тоже прикоснулся к ней, делая вид, что пьет.
– Теперь ты один из нас. Можешь проходить, – сказал он ритуальным тоном, который не очень подходил к его простецкому лицу, остренькому носу и глазкам-бусинкам.
– Внутри найди Тамаду. Он у нас за главного. Скорее всего, в конторе сидит, – посоветовал тот, что отпирал ворота.
Мне показалось, что за забором туман был не таким густым, хотя, возможно, восприятию мешали несколько больших костров, разложенных тут и там. Они подсвечивали влажную завесу яркими оранжевыми пятнами. Из-за них в сумраке цвета черного молока появлялась перспектива, и стена влаги уже не казалась такой непробиваемой. Костры эти, кажется, играли социальную роль – вокруг них сидели, о чем-то беседуя, люди.
Глаз сразу выхватил высоченную деревянную башню, которая, скорее всего, в прошлом служила противопожарной каланчой. Ее вершина тонула в тумане. Я пошел вдоль стены, наткнулся на добротный кирпичный дом за забором, на брошенную фуру под тентом, свернул к странноватым целлофановым шатрам, тоже упиравшимся в забор, нашел еще три больших жилых строения, из труб которых струился дымок.
Насамонам больше бы подошел статус хутора, чем деревни или полиса. Аптекой тут даже не пахло. Приблизившись к башне, я увидел у ее подножия стенд, сколоченный из досок. К стенду были прибиты большие куски грубой белой материи с текстом, накорябанным углем. Зажег налобник. Это была доска объявлений, совмещенная с выпуском последних световых новостей. Значит, на хуторе не было платежеспособного спроса на то, чтобы каждый день печатать хотя бы пару экземпляров газеты.
Я отметил, что, как только зажегся фонарик, ко мне начали подтягиваться местные – фигуры молчаливо проходили рядом со мной, внимательно всматриваясь в чужака, у которого был и фонарь, и цинк. Особенно жадными до деталей были глаза женщин. Среди любопытных были и красавицы, но у всех были остренькие носики, черничные губы и глазки-бусинки.
– Приветики! А хотите я вас в контору проведу? – предложил мужичонка, возникший рядом. – Только вам нужно будет один цинк Грибку выдать! Или полтора, если с экскурсией. Грибок – это я, – протараторил он.
У меня от Насамонов стало сильно чесаться в области мозга. Я вгляделся в просителя и удостоверился, что он очень похож на моего лесного собеседника – даже количество заплат на одежде примерно совпадало… Но это точно был не он. Этот – более молодой и нахальный.
– У вашей собачки нога поломалась, – продолжил местный житель. – Ей в тумане бродить сложновато будет.
Я покачал головой: сами разберемся как-нибудь. В трех соснах не заблудимся. Тут дюжина дворов. Я бегло просмотрел надписи на доске:
«Город Света готовится к приближению карнавала и существенно ограничивает вход в себя».
«Подземная секта искальщиков сонца на Богушевицкой линии метраполитэна в королевстве “Центр” утверждае, что натыкалась на следы водоплавательного птеродактиля, проотца всех летающих крыс».
«На корчму “У Лейбы” совершенно нападение, всех гостёв порезали, выжывшых нет. Свидетели говорят, што преступление савершили козланогия».
А следующий столбик рукописной летописи заставил меня приблизиться, читать и перечитывать очень внимательно:
«В Вольной Мунеципалии “Грушавка” случился военный поворот. С целью наведения порядка и законности цепловая инфроструктура проблемной территории перешла под контроль Комисара Внутренних и Внешних дел Народной Диктатуры Кальвария. В прицэле улучшения уровня жизни и недопущения хаоса, в Вольной Муниципалии “Грушавка” временно взведен рабовладельческий строй. Бургомистр арестован и помещен под стражу по подозрению в создании условий для ухучшения отношений между брацкими народами. Его охраной, как и охраной от нарушений камендатцкого времени занимаеться Народная Дружина под руководцтвом генерала Маньки. Руководство “Грушевкой” по запросу населения “Грушевки” осусществляет Заместитель Народной Диктатуры Кальвария. Все воставшие невольники осуждены к смертной казни».
Я уже давно не рассказывал про выражение морды моей милейшей собаки, но это лишь оттого, что мне не хотелось вас расстраивать. Потому что собаченция повесила хвост и выглядела как Карл Орлеанский во время своего заточения в Тауэре. Мне было больно на нее смотреть. Но, прочитав новость, я стал перед ней на колени, обнял ее и просидел рядом несколько минут. Два бедолаги остались без родного дома. Возвращаться нам больше некуда. Разве что в кандалы, в тюрьму для невольников.
