Разозленный на пропавшую дорогу, на собаку, всем своим видом показывавшую, что в Букингемском дворце уже давно почивают, на сбивавшую с панталыка ночь, на себя, на фермера, я вышел на середину асфальта и поковылял по разметке. Я был готов встретиться с козлоногими, свинорогими, жаборотыми, котохвостыми, чертом лысым – только бы мне после этого дали прилечь. Но навстречу не попадалось ни козлоногих, ни корчмоподобных. Сознание начало как-то моргать – яркая вспышка, и я задаюсь вопросом, как могла четырехполосная дорога превратиться в заброшенное двухполосное абы что. Потом мысли терялись в каком-то сумраке – шаги, тишина, боль в мышцах. Снова вспышка и свербящая тревога: почему я не видел прохожих, после того как сошел с тропы? Может ли быть направление на Поселок Сладостей настолько безлюдным? Потом – темнота, шаги, движения, дыхание. Гердочка жалостливо поскуливает – «сэр, мне бы уже на массаж и прилечь». Снова сознание и странное понимание, что я лежу на спине на сухом поваленном дереве. И, кажется, на какое-то время провалился тут в сон.
Это включило голову. Не найду постель – засну на земле. Причем засну уже совсем скоро. А воспаление легких – не самый приятный спутник в долгом путешествии.
Я увидел стоящие рядом с асфальтовой дорогой покореженные и проржавевшие жестяные навесы. Похоже, деревенские тут когда-то продавали заезжим боярам из столицы рыбу, ягоды и грибочки. Значит, где-то они, эти деревенские, должны были жить. Потоптался по близлежащему подлеску – никаких прогалин, просек или дорожек. Прошел чуть дальше вперед – там с одной стороны деревья расступались, оголяя черное русло речушки. Я прошелся вдоль нее – сначала в одну сторону, потом в другую. Что интересно, вода не замерзла, ледком были тронуты только косы у берегов.
Прошел через хлипкий мостик – хорошая примета, потому как в безлюдных местах мостов не делают. Обошел холмик и увидел побеленные инеем шиферные крыши.
– Ура, товарищи! – подбодрил я Герду, чья морда представляла собой нечто среднее между фотографией Махатмы Ганди после голодовки и наброском портрета «Первая в мире собака-аскет».
Пьяной походкой прошелся по жесткому подтаявшему снегу и уткнулся в занесенную проселочную дорогу, которая змейкой бежала к хатам. Деревня стояла настолько далеко от маршрутов наших современников, что тут даже сохранился оригинальный дорожный указатель. На котором значилось название «Габляны» – ни следов пуль, ни матерных приписок поверху.
Я пошел по улице, выбирая для себя и ее величества дом поприличнее. Удивительное зрелище: эту деревню забросили еще до того, как люди перестали ждать рассветов. Снег был нетронутым – ни одного следка. Если бы хозяева покидали ее во тьме, они бы оставили следы на вечности белой простыни, которая никогда не растает. К тому же ставни на окнах были стыдливо прикрыты, может быть, для того, чтобы солнце не выжигало занавески и любопытные не высматривали оставленные в доме ценности (банки из-под варенья и радиоточку «Маяк»).
Скорее всего, Габляны пали жертвой великого переселения, которое пришлось на тот момент, когда все продававшие заезжим боярам рыбу, ягоды и грибочки деревенские жители решили сами стать столичными боярами.
Я попробовал сунуться в небольшой каменный дворец рядом с дорогой – капитальные металлические двери были заперты на такой же капитальный внутренний замок. Следующее жилье было более скромным – обложенный кирпичом деревянный дом, треснутое и замазанное пластилином стекло в окне, голубая дверь из ноздреватых досок. Хотя тут и имелся тяжелый замок, он был навесным.
– Приехали! – сказал я собаке устало, снял ружье и в три удара прикладом снес замок.
Потянул на себя дверь – она, скрипя, провисла на петлях. Включил налобный фонарь.
– Добро пожаловать! – Я сделал приглашающий жест, пропуская Герду внутрь.
Она, не веря, что издевательский марш-бросок на сегодня закончился, задрав хвост, побежала в темноту. Сени от жилых комнат отделяла занавеска от мух – свидетельство того, что хозяева ушли из дома летом. Собака проскользнула под ткань, сделал шаг в сумрак, и вдруг что-то звонко лязгнуло, и Герда пронзительно заскулила.
Подняв оружие, я вбежал в комнату, и первое, что увидел, были полные обиды глаза собаки. Я не знаю, о ком она думала хуже – о тех нелюдях, что, навсегда покидая дом, оставили у дверей медвежий капкан, или обо мне, приказавшем бежать туда, где скрывалась опасность.
Герда подпрыгивала на трех лапах и скулила, передняя правая была зажата в ловушке, прикрепленной цепью к холодильнику. На пол падали капли крови. Добрые люди хорошо срежиссировали свое гостеприимство – искалеченная жертва не могла просто выбежать из дома, она была прикована внутри.
Я бросился помогать, разжал скобы, которые, для особой эффективности, были снабжены заостренными зубцами, осмотрел лапу Герды. Кость перебита, стопа безвольно свисает на мышцах и коже. Кровь лилась из раны, пробитой скобами. Я выхватил из рюкзака рубашку, оторвал от нее узкую ленту и перемотал лапу ниже локтя, чтобы остановить кровь. Выбежал во двор, отсек от росшей рядом с домом груши сухую ветку и сделал из нее две шины, между которыми зажал ступню.
Герда все это время скулила. Как только я прикасался к раненой лапе, она пыталась мягко ее прижать к себе. Из глаз собаки бежали слезы. Руки у меня дрожали, я повторял: «Потерпи, девочка моя, потерпи! Так надо, это поможет!» Правда, в свои слова я и сам не очень верил.
Только-только забрав ее щенком из питомника, мы как ответственные собачники решили послушать по яблочнику отличный цикл лекций о первой помощи четвероногим в критических ситуациях. Представительный доктор с подкрученными усами в запоминающейся, как тогда казалось, манере рассказывал, что и в какой последовательности делать, если питомца сбила машина, если он отравился бытовой химией или получил раны в драке с другой собакой. Была там и лекция о попадании в капкан.
Я пытался вспомнить хотя бы несколько медицинских советов, но единственное, что мог восстановить в памяти, – это шрифт, которым были набраны ключевые слова, возникавшие вслед за тем, как их произносил доктор, и его модные, уложенные лаком усики. Медиа научили нас в случае чего бежать и спрашивать Google. Или искать такого модного консультанта. Они уничтожили саму способность запоминать, превратив знание в один из подвидов шоу-бизнеса. О, как же я жалел, что не прочитал про первую помощь собакам какую-нибудь книгу!
Бинтов в заброшенном доме не оказалось. И тем более спирта. Распотрошив шкаф любителей капканов, я нашел там тонкое хлопковое платье, подходящее для перевязки. Выдрал из одеяла кусок, полил его виски, приложил к ране, чтобы обеззаразить ее, сделал тугую перевязку поверх шины. Отнес Герду на диван, сел рядом и гладил по ушам и загривку, пока она не перестала скулить и, засыпая, не начала дышать ровно.
Я не заметил, как сам провалился в сон. Я продолжал гладить ее и сквозь дремоту, окутывая состраданием. Во сне мне казалось, что это меня заботливо гладит по голове большая пушистая лапа и от ее прикосновений становится спокойно и хорошо. Может быть, из-за этого я и плакал.
