Подсвеченные масляными факелами коридоры и тоннели, по которым мы возвращались на дорогу, выглядели палеонтологически. Даже несмотря на то, что пробиты были в самых новых окаменелостях, созданных не Землей, а человеком из отбросов собственного существования.
Мазай при прощании неожиданно воскликнул: «Ну давай, парень!» – и полез обниматься. Сентиментальные люди эти злодеи. Морда у Герды была почти одобряющей: в результате попытки нас ограбить мы добыли неплохое копыто.
Раздел третий
После хорошо прогретых Царевых палат уличное «околоноля» неприятно облизывало холодом икры, забиралось за шиворот и покусывало пальцы. Несмотря на предупреждение, мы продолжали тянуться по дороге. Чтобы как-то подстраховаться, я направил налобник прямо себе под ноги – так, чтобы его луч не растягивался на многие метры. Мне показалось, что так нас меньше видно на расстоянии. Как ориентироваться в абсолютной темноте, не имея рядом белой ленты дорожной разметки, я просто не понимал.
Мы успели сделать два привала до того, как, забравшись на какой-то пригорок, я увидел россыпь световых точек, застывших в темноте низины впереди нас. Гора была уже очень далеко, и помощи в случае чего ждать было неоткуда. Я помню, что Герда в тот момент выразительно и очень жалостливо заскулила.
Я выключил налобник и, спотыкаясь, начал осторожно продвигаться по направлению к блеклому созвездию. Звездочек в нем я насчитал пять, три одинаковых размеров и две большие, разнесенные по сторонам. Созвездие сияло значительно слабей стандартного налобного фонаря, напоминая скорее болотные огни или больших мертвых светлячков. Дорога шла через лесок, который прижался к проезжей части. Там, за деревьями, могло скрываться что угодно, но огни как будто застыли именно на асфальте.
Когда прокрадываешься через абсолютную черноту, уставившись на статичные световые пятна, очень скоро начинает казаться, будто огни шевелятся. Я несколько раз останавливался – замирали и огни. Наконец я присел, осторожно снял с себя рюкзак, расстегнул боковой карман и выудил оттуда коробку с патронами. Разорвал ее, высыпав себе под ноги. Ощупал двустволку, пытаясь понять, как открыть патронник. Рычаг механизма был сверху, предохранитель – на обводе спускового крючка. Вставил картечь в стволы, на ощупь собрал и спрятал остальные патроны в рюкзак, щелкнул предохранителем. Шепотом приказал Герде следить за рюкзаком, и она как-то не стала спорить. Начал медленно приближаться – до пятен осталось метров двести.
Ружье держал перед собой, вглядываясь в звездочки. Они, кажется, все-таки не двигались. Палец на спусковом крючке. Вокруг царила всегдашняя тишина – ни звуков, ни ветерка. И тут моя нога провалилась в яму на обочине, ствол дернулся вниз, один из спусков поддался, и оружие плюнуло пламенем. Сразу же хлопнуло по ушам, а после выстрела в них остался звон. Картечь высекла пиротехнические искры из асфальта в десяти шагах от меня, срикошетила и брызнула вверх. Звездочки не двинулись – это было или что-то неживое, или что-то совсем небоязливое. Я переломил ружье, вытянул горячую гильзу, потом поднял ствол к небу, положил палец на обводку спуска: безопасному обхождению с оружием пришлось учиться на собственной глупости.
Еще несколько шагов. В отблесках ближайшего ко мне светового пятнышка выразительно проступил контур человеческого лица. Я щелкнул предохранителем, закинул ружье на плечо и бегом бросился к нему. Споткнулся и чуть не упал – под ногами хрустнуло что-то металлическое, нога застряла в чем-то вроде мягкой проволоки. Я зажег фонарь. Это был велосипед. Я вытянул ступню из капкана велосипедных спиц. Хозяин велосипеда лежал в нескольких метрах от него. Три ярких звездочки – налобные фонари. Два больших пятна – световые отражения их лучей на черном снегу. Батарейки фонарей почти исчерпали свой ресурс, значит, лежат они тут уже долго.
Один велосипедист умер, лежа на спине, луч его налобника нигде не отражался. Поэтому и звездочек было пять, а не шесть. Снег черный, но почему? Крови было много, она замерзла лужами на асфальте и подчернила ледок и снег на обочине. Свет метался по застывшим пальцам, вывернутым икрам, побелевшим пяткам, раскрытым в немом крике ртам. С них стащили обувь. Странно, что и налобники не забрали – ради цинка, который из них можно было достать. Второй умер прямо на своем велосипеде – наверное, его атаковали, когда он остановился и всматривался в темноту, чтобы понять, что случилось с первым. Аккуратный, хирургически точный надрез. От уха до адамова яблока. Много крови. Зверь так не вскроет. Тут нужна сталь, а не когти. Третий пробовал защищаться. У велосипеда согнуты колеса, похоже на то, как будто он отбивался, держа велосипед за раму. Но велосипед – неудобное оружие. Слишком неуклюжее для того, чтобы как следует ударить противника, и при этом слишком тяжелое для того, кто обороняется. Этого покромсали сильно. Несколько почерневших ран на спине, одежда, пропитавшаяся кровью на груди и животе.
Когда знакомились, я толком и не смог рассмотреть их лица. Все трое для меня были энергичными, веселыми голосами из темноты. Сейчас я всматривался в черты людей, над которыми недавно добродушно потешался. Моложавые, несмотря на седые виски. Гладко выбритые. Наивные немного. Кровь подкрасила их губы багровым. Кто из них предлагал мне фалафель? Кто из них спрашивал, как зовут Герду? Кому я так и не ответил, можно ли ее погладить?
«Не печалься, человек с собакой. Ты не один на этой дороге».
Сейчас уже один.
Все, что было дальше, я делал не очень-то осознанно. Перетянул тела на обочину. Собрал вскрытые и выпотрошенные рюкзаки и велосипедные сумки, положил рядом с хозяевами. Из них вытрясли все, даже люминофор выкрутили из рам.
Зашел в лес, набрал сухих веток и сложил из них большой прощальный костер. Велосипеды положил сверху. Думал, может, вернуть им термос, в котором они передали мне чай, но решил, что мертвым подарки не возвращают. Герда все это время сидела у дороги и молча наблюдала за моими приготовлениями. Высек искры на бересту – она быстро занялась, пламя перекинулось на ветви сухостоя, и вскоре вокруг стало очень светло. Вырыть глубокую яму в промерзлой земле я бы не смог даже с помощью своего карликового топора. Костер был единственным способом проводить моих добрых знакомых по-человечески. Стало очень светло, будто солнце навестило лесок на прощание. Я присел, чтобы снегом стереть кровь с пальцев. И увидел то, на что раньше не обращал внимания: вся обочина, так же как и снег на откосе, который связывал колею с лесом, была щедро усыпана следами.
Вытянутые парные капельки, острые сверху и скругленные снизу. Следы больше всего напоминали уши Герды, когда она напряженно во что-то вслушивается. Выражение «козлоногие» ударило в голову как-то само собой, без всякого желания осмыслять увиденное. Несколько цепочек следов уводили за деревья, другие тянулись вдоль дороги. У многих внутри была красная обводка, будто копыта были запачканы свежей кровью. Я представил себе созданий, которые могли оставлять такие парные остренькие следы и так хирургически вскрывать горло, и мне стало очень некомфортно у яркого огня. На сколько километров простиралась засветка от него? Успею ли я использовать ружье перед тем, как меня выпотрошат? И кого, вообще, опасаться? Какого они роста? Козлиного или человеческого?
