Когда Дилан работал в другую смену, у Элис не было причин видеться с ним. Если они случайно встречались на дороге или в рабочем саду, она опускала голову. Чтобы занять себя чем-то, когда не нужно было быть на обходе, Элис начала гулять с Пип вокруг кратера после обеда. Они доходили до Кутуту Пули и смотрели, как солнце садится за покрытыми мхом красными валунами. При достаточно решительном настрое она могла при помощи работы и прогулок прекратить этот процесс сгорания, который вызывала в ней любовь. Может быть, ее чувство к нему действительно было лихорадкой. Может быть, она могла вылечиться.
* * *
В свой следующий выходной день Элис слонялась по дому как неприкаянная. Лулу и Эйдан были заняты. Руби не было дома. Элис уже сходила на утреннюю и послеобеденную прогулку, убралась дома и съездила в город за новой жевательной игрушкой для Пип. К шести часам небо потемнело достаточно, чтобы зажечь гирлянды и предаться, наконец, размышлениям о Дилане, которым она противилась весь день.
Элис вышла на улицу в дымчатые фиолетовые сумерки. С первого вечера, как она зажгла эти огоньки, они стали маленькими тайными маячками для ее сердца. Когда, лежа в постели, она смотрела на них, ее охватывала надежда, что каким-то чудом эти маленькие хрупкие огни, протянувшиеся сквозь темноту, доберутся через дюны до него, каким-то образом скажут ему все, что она сама сказать не могла.
Громкие резкие удары в дверь заставили ее подскочить на месте. Пип втянула носом воздух и залаяла.
– Иду! – крикнула Элис, спеша через весь дом.
Возможно ли это? Она распахнула дверь.
– С новосельем! – пропели в один голос Лулу и Эйдан.
– О, – на миг Элис оторопела, – это вы, ребята!
Она улыбнулась достаточно широко, что скрыть убийственное разочарование.
Лулу держала в одной руке противень с тако, из которых сочился расплавленный сыр, а сверху лежала горочка гуакамоле. Другой рукой она обнимала яркую мексиканскую вазу, которой Элис всегда восхищалась, – в ней сейчас были свежесрезанные розы пустыни. Элис вспомнила написанный от руки параграф в Словаре Торнфилда: мир. Стоя рядом с Лулу, Эйдан придерживал репродукцию Фриды Кало, на которую Элис всегда засматривалась, когда бывала у них в гостях, и упаковку «Короны» на шесть бутылок.
– Для тебя, чика, – улыбнулась Лулу, когда они с Эйданом вручили Элис подарки. – Мы знаем, как тебе пришлось потрудиться, чтобы превратить это жилье в дом, и хотим отметить твой успех с тобой.
– У меня нет слов, – выдохнула Элис со слезами на глазах.
Она шмыгнула носом, делая шаг в сторону, чтобы впустить их. Когда она уже закрывала дверь, Пип гавкнула.
– Что? – спросила у нее Элис.
Она снова гавкнула на дверь. На миг у Элис закружилась голова от надежды. Но когда она распахнула дверь, из темноты шагнула Руби.
– Тебе надо сделать освещение на улице, Пинта-Пинта, – сказала Руби, заходя в дом с караваем хлеба, от которого шел теплый чесночный запах. – Я тут испекла.
С кивком головы она передала Элис каравай и пошла занять место за столом с Лулу и Эйданом. Элис понесла хлеб и тако Лулу в кухню, заставляя себя продолжать улыбаться. Заставляя себя сдерживать слезы из-за того, что к ней в дверь постучали ее прекрасные добрые друзья, а не Дилан. Она занялась тем, что разливала напитки и искала тарелки, ошеломленная чувством глубокой благодарности и еще более глубокой глупости.
* * *
После импровизированного новоселья решимость Элис дала трещину. Она не хотела в этом признаваться, но часто она сворачивала со своего обычного пути, чтобы увидеть его пикап или услышать его голос в парковом радио. Ее обуял голод, которого она не знала прежде. Она стала нарушать предвечерние планы с Руби и лгать Лулу о том, что ей нужно больше времени, чтобы побыть наедине с собой. Что-то с тобой творится, чика. Я чувствую, – говорила ей Лулу. Но Элис лишь отмахивалась от нее.
Долгое время она говорила себе, что ее послеобеденные прогулки никак не связаны с ним. Каждый раз, как Элис гуляла по пыльной красной дорожке вокруг кратера, она мысленно отрицала, что ею управляло лишь одно обстоятельство: впереди будет поворот, заросший неряшливыми эвкалиптами, и, выйдя из-за него, она сможет коснуться взглядом лица Дилана. Она игнорировала тот факт, что она намеренно так подгадывала свою прогулку, чтобы «случайно» наткнуться на него на закате в Кутуту Пули. Он, совершенно овладев вниманием группы туристов, рассказывал им историю Килилпитяра. Но всегда поднимал на нее глаза, когда она проходила мимо, и всю ее охватывал трепет, когда его взгляд скользил по ее телу.
Так изо дня в день они и разыгрывали этот фарс. После чего Элис продолжала прогулку, сверяя свой шаг с расчетами о том, сколько времени ему потребуется, чтобы закончить с экскурсией и совершить свою последнюю за день патрульную поездку по серпантину. Если ей казалось, что надо сбавить скорость, она неспешно прохаживалась под аркой своих любимых деревьев малги, которые нависали над дорожкой и цеплялись друг за друга тонкими веточками, словно пальцами. Или же она набирала целый букет пустынных цветов, чтобы потом разложить их в тетради. Но если ей казалось, что надо двигаться быстрее, она пускалась трусцой. Она не останавливалась, чтобы насладиться солнцем или песней птиц или вдохнуть теплый аромат, поднимавшийся от пропеченной земли, когда день начинал остывать. Она не делала пауз, чтобы полюбоваться аркадой малги, и не удостаивала дикие цветы даже взгляда. В ее голове крутилась только одна мысль – о нем.
В Кутуту Пули она останавливалась, чтобы наполнить намеренно опустошенную бутылку. Она всегда садилась возле контейнера с водой, подставляя лицо заходящему солнцу. Она знала, что ее ноги и ступни видно с дороги. Он подъезжал и останавливался, чтобы поздороваться с ней. Она смотрела в красное небо, пока ждала.
Он будет тут.
Сколько бы раз она ни слышала, как его шины хрустят по земле, волнение от этого звука не убывало.
Сначала замолчит мотор. Потом дверь машины откроется.
Он тут.
И если бы кто-то видел их, то это были бы просто два приятеля, которые столкнулись совершенно случайно. Они совершенно случайно сталкивались каждый день.
– Добрый денек, – говорил он с улыбкой.
– Добрый денек, – отвечала она, всегда выражая нужную степень удивления и никогда не делая усилия, чтобы одарить его самой теплой своей улыбкой.
Солнце опускалось, а они сидели и разговаривали, неспешно и осторожно раскрывая себя друг другу понемногу: они никогда не говорили о том, кем она была до приезда в Килилпитяра, или о том, кто еще был в его жизни. Вместо этого они двигались по периметру этих тем, обходясь полуправдами и показывая себя друг другу с лучшей стороны.
– Ты когда-нибудь бывала на западном побережье? – спросил он однажды, не глядя на нее.
Он прочитал ее мысли и грезы? Она не смотрела на него.
