Когда Элис была уже у реки, она остановилась и перевела дыхание, наблюдая за тем, как зеленые воды струились между камней и корней деревьев. Она постояла так некоторое время, вспоминая море. Оно было так далеко, словно никогда по-настоящему и не существовало, почти как ее сны. Ей была ненавистна мысль о том, что ее жизнь у моря и все, что она любила, навсегда останется лишь огнем, с которым она борется во сне. Что Тоби, кладущий лапу ей на ногу, когда она читает ему вслух, хотя он и не слышит, был теперь лишь отблеском пламени ее снов. И что мать, бредущая по саду, с босыми ногами и нежными руками – уже не более чем облачко дыма. Приходила ли ее мать к этой реке? Стояла ли она там же, где Элис, наблюдая, как вода струится между камней и корней? Было ли ее имя одним из тех, что оказались соскобленными со ствола эвкалипта у реки? Она почти ощущала прикосновение к коже матери, тепло ее рук.
Элис вытащила письмо Джун из кармана и развернула его: Когда я обрету недостающую часть моего голоса, пожалуйста, знай, что я отвечу на все твои вопросы. Я обещаю. Может быть, мы обретем наши голоса вместе.
Она снова сложила его и убрала обратно в карман. На лбу у нее выступил пот, когда ее воспоминания обратились к отцу. Она помнила, как он выходит из сарая, а руки его трясутся под тяжестью ее нового стола, его глаза полны надежды. Как быстро они темнели. Она помнила, как он разметал все на своем пути, идя по дому, как отбросил тело матери, которое ударилось о стену, а потом накинулся на Элис.
Зажмурившись, Элис стиснула руки в кулаки, прижала их к бокам, глубоко вздохнула и закричала. Это было так хорошо, что она закричала снова, воображая, что ее голос может слиться с рекой и добежать до моря, а там и до кромки океана, возвращая своим звуком маму, нерожденного ребенка и Тоби домой. Через любые расстояния – домой, где они возникнут из ее огненных снов и будут оберегать друг друга.
Когда горло начало болеть, Элис замолчала. Она разделась и стряхнула с ног ботинки. Боясь повредить свой медальон с пустынным горошком, она расстегнула его и спрятала в одежде. Темно-зеленая вода проносилась мимо. Элис окунула в нее палец ноги, поежилась от холода. Немного поколебалась, пока не почувствовала себя достаточно смелой. На счет три. Она бросилась в речку. Вода была такой ледяной, что у нее перехватило дыхание, и она вынырнула на поверхность, где стала откашливаться лепестками розы огненного цвета. Она озадаченно посмотрела вниз. Еще один лепесток пристал к ее покрытой мурашками коже. А потом еще один, и еще. Она посмотрела вверх по течению. Огги стоял на коленях возле реки, сплавляя по воде мятые лепестки. Рядом с ним на берегу лежали толстое полотенце и рюкзак. Она ударила по воде, отправляя к нему вместе с улыбкой веер брызг.
– Привет, Элис.
Она помахала ему, цепляясь за камни.
– Вот, – он поднялся на ноги и протянул ей полотенце, отвернувшись, – я предчувствовал, что ты сегодня будешь купаться, несмотря на холод.
Дрожа, она взяла полотенце и завернулась в него.
– С днем рождения, – сказал он.
От его сияющей улыбки ей стало теплее. Вместе они пошли туда, где она оставила ботинки и одежду. Он сел и принялся распаковывать свой рюкзак.
– Ты знала, что в Болгарии ты дважды за год отмечаешь твой день? Первый раз в день рождения, второй раз – на именины. Тогда празднуют все, кого зовут так же, как тебя. Я, правда, не знаю, есть ли день, когда именинницами бывают все Элис. В любом случае по традиции люди приходят праздновать без приглашения, а именинник угощает их едой и напитками. – Элис нахмурилась. – Но мне эта идея никогда особенно не нравилась, так что я сам принес угощения для тебя.
На этот раз Элис просияла. Она села рядом с ним. Огги достал из-за спины сверток из ткани в розочку, каждый угол которой был завязан узлом. Жестом он предложил Элис развязать их.
Ткань упала, а под ней оказался горшочек с джемом огненного цвета и плоский квадратный подарок в обертке. Она улыбнулась. Огги достал из рюкзака коробочку с хлебом, намазанным сливочным маслом, хлебный нож и маленькую побитую фляжку.
– Спорим, ты не знала, что в Болгарии твой день рождения приходится на сезон сбора роз. Он длится с мая по июнь, когда Долина роз усыпана розами всевозможных оттенков. Их срезают одну за другой, складывают в плетеные ивовые корзины и отправляют в дистилляционный цех. Там их превращают в то, чем им предстоит быть дальше: джем, масло, мыло, духи.
Элис повертела в руках баночку с джемом. Он мерцал в холодном свете. Огги открутил крышку фляги и использовал ее в качестве чашки.
– Вот что мы пьем, когда празднуем, – Огги налил из фляжки что-то прозрачное, – это называется ракия.
Он передал ей фляжку и поднял крышечку для тоста.
– Мы говорим: «Наздраве».
Элис кивнула. Вслед за его крышечкой она поднесла фляжку к губам, отхлебнула и проглотила. Они оба закашлялись и сплюнули. Элис снова сплюнула и несколько раз вытерла язык полотенцем.
– Штука жесткая, я знаю, но взрослым нравится, – прохрипел Огги.
Элис скривила лицо, демонстрируя свое отвращение, и пихнула фляжку обратно ему. Он закрутил крышку, смеясь.
– Открывай подарок.
Сначала она разорвала обертку с краешка, а потом с нетерпением сорвала коричневую бумагу с книги. У нее были потрепанный корешок и пожелтевшие страницы, а пахла она, как Словарь Торнфилда. Элис провела пальцами по буквам заглавия.
– Я подумал, она может тебе понравиться. Одна из историй о том, как девочка, живущая в море, теряет свой голос. – Элис посмотрела на Огги. – И о том, как она его снова находит, – сказал он. Не раздумывая, она подалась вперед, поцеловала Огги в щеку и отпрянула еще до того, как осознала, что только что сделала. Огги дотронулся до места, которого коснулись ее губы. Отчаянно пытаясь найти, на что бы переключить внимание, Элис схватила ботинок, в котором спрятала свой медальон. Она вытряхнула его оттуда на ладонь и подняла за цепочку.
– Ух ты, – выдохнул он, протянув к медальону руку, чтобы потрогать.
Элис щелкнула замочком и открыла створки. Огги стал рассматривать фотографию матери Элис.
– Огги, это моя мама, – произнесла она, осторожно выговаривая каждое слово.
Огги уронил медальон и подпрыгнул, будто его ущипнули.
– Что?.. – Удивление застыло на его лице. – Элис, ты заговорила. Ты разговариваешь? Что? Ты можешь говорить?
Элис захихикала. Она и забыла, как это здорово – смеяться.
– Она говорит! – Огги вскочил на ноги и стал носиться кругами.
Элис защелкнула медальон и надела его через голову.
Огги наконец остановился и согнулся пополам, уперев руки в колени.
– Не пора ли приступить к праздничному завтраку? – предложил он, переводя дыхание.
– Да, пожалуйста, – сказала она застенчиво.
– Она сказала: «Да, пожалуйста»! – Огги залился смехом. – Толпа неистовствует! – Он сложил руки рупором и издал радостный клич. – Элис, это лучший в жизни день рождения, и это при том, что он даже не мой.
