Элис зажмурилась, но все равно у нее перед глазами возник образ нагого тела матери, всего в синяках, когда она выходила из моря.
– Ты в порядке, Элис?
Она пожала плечами. Огги пошел в сад матери и стал собирать опавшие лепестки и листья. Когда охапка больше не умещалась в руках, он принес ее к Элис и разбросал на земле вокруг нее. Он сновал туда-сюда между розовым садом и Элис, пока не выложил полный круг. Тогда он запрыгнул внутрь и сел.
– Когда папа умер, я сделал так, чтобы почувствовать себя лучше. – Огги обхватил руками колени. – Я сказал себе, что все внутри этого круга защищено от печали. Я делал этот круг таким большим или маленьким, как мне хотелось. Однажды, когда мама никак не могла перестать плакать, я сделал кольцо вокруг всего дома. Правда, на это у меня ушли все лепестки, какие были у нее в саду, и она отреагировала не так, как я ожидал.
Желтые бабочки порхали над розами. Глядя на их крылышки, на эти крошечные лимонные огоньки, Элис вспомнила, как летом они кружили над морем, грелись на ветвях казуарины, а ночью стучали в окно ее спальни.
– В шахте, где работал отец, произошел обвал. Какое-то время мама сидела на веранде каждый день и ждала, что он вернется домой. Всегда с розой в руках.
Совсем как королева, которая ждала возвращения возлюбленного так долго, что превратилась в орхидею. Элис обхватила себя руками, растирая предплечья, чтобы унять дрожь.
– Ты замерзла? – спросил он.
Она покачала головой. Они оба сидели и смотрели на реку.
– Поэтому я собираю цветы и ночью оставляю их в твоих ботинках, – сказал тихо Огги.
Элис спрятала лицо в волосах.
– Я знаю, каково это – быть грустным и одиноким. – Огги повертел лепесток розы в руках. – Предполагалось, что мы пробудем здесь лишь некоторое время, пока папа не скопит достаточно денег, чтобы переехать. Но он умер, и нам пришлось остаться. У мамы нет документов, чтобы предпринять что-либо другое.
Элис наклонила голову набок.
– Мы не австралийцы. Я имею в виду, мама родилась не здесь. Так что официально нам нельзя здесь находиться. Если мы попытаемся уехать из города или куда-то переехать, мама говорит, нас могут арестовать и разлучить; ее могут отослать домой и никогда больше не разрешат въехать в страну. А мама этого не хочет, потому что это папина страна – была папина страна. Вот почему мы сами по себе и мама нигде подолгу не работает, а мне нельзя заводить друзей в школе. К тому же никто и не хочет со мной дружить. Они называют маму ведьмой. Так же, как и всех женщин в Торнфилде.
Глаза Элис расширились.
– Нет-нет, не волнуйся, – заверил он. – Это неправда.
Она облегченно выдохнула.
Огги поднял камень с земли.
– Мама мечтает когда-нибудь вернуться в Болгарию, и именно это я и собираюсь сделать, когда вырасту, – заработать достаточно денег, чтобы отвезти ее домой, в Долину роз.
Элис поднесла лепесток к носу. Аромат напомнил ей ее сны об огне.
– Там я и родился, говорит мама. В Долине роз, в Болгарии. Это даже не место. Мама говорит, что это, скорее, ощущение. В общем, я точно не знаю, что это значит. Знаю только, что там похоронены короли, а розы вырастают такими душистыми, потому что в земле вместе с их костями захоронено много золота.
Элис приподняла бровь.
– Ну ладно, последнее, про золото и кости, я выдумал. Но разве это было бы не здорово? Если бы останки королей и сокровища были захоронены в земле этих волшебных розовых долин?
Они услышали приближение шагов.
– Пора ехать, горошинка, – позвала Кэнди.
Элис и Огги вышли из круга розовых лепестков и пошли за Кэнди к дому, где их ждала Боряна.
– Вот, Элис. Небольшой приветственный подарок, – Боряна протянула ей стеклянный горшочек, накрытый кусочком ткани и перевязанный лентой.
Внутри блестел джем розового цвета.
– Он сделан из роз, – сказала она, – и творит с тостом чудеса.
– Пока, Элис! – прокричал Огги. – Увидимся завтра в школе.
Завтра. Элис помахала ему в ответ, когда Кэнди направила машину к Главной улице. Она увидит его завтра.
Когда они ехали к дому, она прикоснулась кончиками пальцев к своим горящим щекам. Ей представилось, что из ее лица выпрыгивают солнечные зайчики.
12
Акация Бейли
Значение: Рана, которую нужно залечить
Acacia baileyana/Новый Южный Уэльс
Изящное дерево с листьями, напоминающими по форме папоротниковые, и яркими золотисто-желтыми шарообразными шапками цветов. Легко приживается; выносливый многолетник, не требующий большого ухода. Обильно цветет зимой. Цветы обладают сильным сладким запахом. Производит много пыльцы; его часто используют для кормления пчел в производстве меда.
Джун, шаркая, прошла по коридору и включила несколько ламп. Дедушкины часы пробили два часа пополуночи. Когда взойдет солнце, она отправится в большую поездку по цветочным рынкам города. Но до этого еще было несколько часов. Всего один глоток.
Теперь целыми неделями ночи мучительно тянулись, пустые и беспокойные. Кровать Джун придавливало слишком много призраков, сидящих у нее в изножье с цветущими ветками акации в руках. Зима всегда была самым тяжелым временем. Заказы на цветы падали. Старые истории начинали ворочаться под землей, где до того покоились с миром. А этой зимой еще и Элис вернулась домой.
Хотя она все еще не говорила, но улыбаться стала чаще. Что-то в школе пробудило ее, встряхнуло от глубокого паралича горя. Уже несколько недель она не мочилась в постель. Не было новых панических атак. Твиг стала сдержаннее в своей страсти давать советы. У Элис всегда была на коленях открытая книга с засушенным цветком между страницами. Она или была на кухне и в садике пряных трав с Кэнди, помогая ей стряпать новое блюдо, или шлепала где-то поблизости в своих голубых ботиночках, слоняясь за Твиг по мастерской, как тень.
Но как бы Джун ни старалась приглядывать за ней, Элис, несмотря на то что температура воздуха снижалась изо дня в день, все равно умудрялась ускользнуть и иногда возвращалась домой с мокрыми волосами. Джун знала: она нашла реку. И, вероятно, эвкалипт у реки. И все равно Джун не могла заставить себя рассказать Элис истории Торнфилда о женщинах, от которых она происходила. Произнеси она имя Рут, и рассказ мог принять только одно направление: к Уоттл, потом Джун, затем прямо к Клему, Агнес и тому выбору, который сделала Джун.
Она стояла у кухонного стола с откупоренной бутылкой виски и наливала себе еще один стакан. Она устала. Устала нести тяжесть прошлого, вспоминать которое было слишком болезненно. Она устала от цветов, говоривших то, что люди не могли произнести. От разбитого сердца, одиночества и призраков. От непонимания. Когда доходило до рассказа о семье Элис, Джун не могла справиться со страхом, что ей придется нести еще больший груз вины за секреты, которые росли среди цветов Торнфилда. Должен был быть другой способ помочь ребенку выздороветь, кроме как обрушить на нее правду о ее семье, о которой, вопреки тому утру, когда Элис, кажется, узнала лицо бабушки, она не имела представления, в чем Джун была вполне уверена. Ничто не указывало на то, что Элис знала, почему отец увез ее мать из Торнфилда. Элис не знала, что Джун могла передумать, уступить Клему и, возможно, спасти Агнес. Но она позволила сыну уйти, и он забрал мать Элис с собой. Потому что Джун не смирилась с его агрессией. Потому что Агнес любила его больше, чем саму себя.
