– Я не могу сказать ей, что остальные гости уйдут, – с робкой улыбкой признается Лео, – поскольку она думает, что мы и так тут одни. Выходит…
Оглядываю сваленную на полу одежду, загроможденный книгами комод и одинокий носок, торчащий из-под односпальной кровати.
Кровати Тедди. В которой он спит каждую ночь.
Тяжело сглатываю.
– Выходит, мы остаемся, – заканчиваю за брата.
Несколько часов спустя мы возвращаемся назад в прошлое.
Я отказываюсь от предложения Тедди лечь на его кровать, и вот мы снова – после стольких лет – устраиваемся, как в старые добрые времена: мы с Лео на полу в гнездышке из одеял, а Тедди, опершись подбородком на руки, смотрит на нас с края постели.
– Ребятки, – со смехом в голосе тянет Тедди. – Ребятки, ребятки, ребятки…
Это слово не сходило с губ двенадцатилетнего Тедди, и от нахлынувшей ностальгии у меня даже кружится голова.
Лео отвечает ему в своем обычном, слегка настороженном тоне:
– Да, Теодор?
– Помнишь, как мы уболтали тебя расписать стену? – Тедди ударяет кулаком о прикроватную стену, когда-то белую, – прекрасный холст, посчитали мы в одиннадцать лет, – но ставшую темно-синей. – Я тебе еще леденцами заплатил.
– Лучший заказ в моей жизни, – отвечает Лео. – Даже несмотря на то, что на следующий день нам пришлось закрашивать мой рисунок по новой.
– В углу до сих пор видны очертания пингвинов, – улыбаюсь я. – И рыбы на двери.
Тедди ненадолго замолкает, а потом снова заговаривает, нарушая темноту несвойственным ему робким голосом.
– Как по-вашему, вечеринка нормально прошла?
– Отлично она прошла, – с зевком отзывается Лео. – Ты, наверное, мировой рекорд установил по количеству людей на квадратный дюйм пространства.
– Да, тесновато было, – соглашается Тедди. – Как думаете, кто-нибудь обратил внимание на то, что здесь всего одна спальня?
– Нет, – твердо заявляю я. – Все веселились, им было не до этого.
– Кто-то разбил мамину вазу, – продолжает Тедди. – Надеюсь, она этого не заметит. Я не смогу купить новую, пока не устроюсь летом на работу.
– Мы сбросимся, чтобы ты купил вазу сейчас, – говорю я и, не давая ему возразить, добавляю: – Вернешь нам деньги потом.
– Скинешь их мне на «Визу», «Мастеркард» или отдашь леденцами, – шутит Лео.
– Спасибо, – смеется Тедди. – Вы, ребятки, самые классные!
Лео опять зевает, в этот раз громче, и мы погружаемся в молчание.
Я таращусь в потолок, словно пытаюсь разглядеть на нем знакомые созвездия. Из окон падает слабый, голубоватый свет. Снаружи все еще идет снег. В дыхании Лео вскоре становятся слышны тихие присвисты. Я тянусь к нему в темноте, осторожно снимаю с его лица очки и кладу их на пол между нами. За мной сверху наблюдает Тедди.
– Эй, а помнишь… – начинает он.
Я прикладываю палец к губам:
– Не буди его.
– Тогда забирайся ко мне, чтобы мы могли поболтать, – предлагает он и, шурша бельем, сдвигается в дальний край кровати. – У меня день рождения как-никак. И я спать совсем не хочу.
– Зато я хочу, – отвечаю я, хотя это неправда. Мое сознание ясно, как никогда.
– Иди сюда, – похлопывает Тедди по постели рядом с собой, но я словно приросла к полу.
Что за глупые колебания? Тедди всего лишь хочет поговорить со своей лучшей подружкой, как раньше в детстве.
Осторожно встаю, чтобы не потревожить Лео, и забираюсь на постель к Тедди. Узкая кровать уж точно не предназначена для двоих, поэтому, чтобы уместиться на ней вдвоем, мы ложимся на бок, лицом друг к другу.
– Привет, – улыбается мне Тедди в темноте.
– Привет, – отвечаю я, и сердце трепещет.
Дыхание Тедди отдает мятным ароматом зубной пасты. Он так близко лежит, что я вижу не все его лицо целиком, а отдельные черты: нос, рот или глаза. Останавливаю взгляд на глазах, поскольку в них отражается удивление.
– Ты чего это? – спрашивает он.
– Ничего, – качаю я головой.
– Я так сильно изменился, едва мне стукнуло восемнадцать?
– Похоже на то. – Усиленно пытаюсь придумать остроумный ответ, которыми мы с Тедди обычно обмениваемся, но на ум ничего не идет. От близости к нему разбегаются мысли. Грудь теснит чувство посильнее любви, похлеще надежды.
«Тедди», – мысленно говорю я, глядя на него, и изо всех сил сдерживаясь, чтобы не произнести вслух имя так, как оно звучит в моей голове: вздохом, вопросом или мольбой.
– Ты сегодня повеселилась? – спрашивает Тедди.
Я киваю, и мои волосы электризуются на его подушке.
– По-моему, неплохая вышла вечеринка. Конечно, вечеринка в честь моего шестнадцатилетия была позабористей, но кто теперь такую выдержит?
– Старичок, – с мягкой насмешкой отзываюсь я, и Тедди смеется.
– Я и правда чувствую себя старше, – признает он. – Восемнадцатилетним. Мужчиной.
– Представляешь, мы знаем друг друга половину нашей жизни.
– Чудно так. Хотя нет, – Тедди качает головой. – Чуднее вспоминать то время, когда мы не дружили.
Я ничего не отвечаю. Мне еще слишком больно вспоминать о том времени, той половине жизни, когда я жила с родителями в Сан-Франциско: о наших совместных завтраках, прогулках в парке и сказках на ночь, как в любой нормальной семье. Думать об этом – все равно что долго смотреть на солнце. Воспоминания раскаленными вспышками мелькают перед глазами и мучительно обжигают даже полжизни спустя.
Тедди накрывает ладонью мою руку. На мне его толстовка, но я чувствую жар его прикосновения даже сквозь ткань.
– Прости, – извиняется он. – Я не хотел…
– Все хорошо, – отвечаю я, переведя дыхание. – Я не о том думала.
Тедди награждает меня недоверчивым взглядом.
– Ты можешь поговорить со мной об этом, знаешь же.
– Знаю, – машинально отвечаю я.
Он качает головой. Смотрит на меня расширенными глазами, не мигая, и, пошевелившись, задевает мою ногу своей.
– Так, как говоришь с Лео. Ты обсуждаешь подобное с ним, но можешь и со мной поговорить.
Я закусываю губу:
– Тедди…
– Знаю, это очень болезненная для тебя тема, – торопливо продолжает он. – И я не собираюсь на тебя давить. Просто ты думаешь, что я способен только дурака валять. Что я слишком легкомысленный и со мной невозможно говорить на серьезные темы. Но это не так.
– С чего тебе пришли в голову такие мысли?
– С того, что так было всегда. Ты идешь к Лео, когда тебе хочется вспоминать, и идешь ко мне, когда тебе хочется забыть.
