Они успели перестроиться во вполне приемлемый боевой порядок; тем временем подъехал еще один БТР, без особых церемоний оттеснив нескольких журналистов, те было запротестовали, но спасовали перед грубой мужской силой, опасаясь получить прикладом по голове, спецназовцам даже не пришлось показывать оружие, все-таки гораздо проще иметь дело с такими пидарасами, короче, они отошли подальше от линии огня (упомянутые журналисты уже строчили в твиттере протесты против посягательства на свободу прессы, но это спецназовцев не касалось, на это существуют специалисты по связям с общественностью).
Как бы там ни было, отряды особого назначения выстроились, по моим оценкам, метрах в тридцати от фермеров. Это был плотный, слегка изогнутый строй, тактически правильный, очерченный сплошным барьером щитов из ударопрочного плексигласа.
Некоторое время я считал, что был единственным свидетелем последующих событий, но оказалось, что нет, оператору BFM удалось спрятаться в лесочке на откосе автострады, чтобы его не загреб спецназ, так что он выдал с места события идеальную картинку, его репортаж крутили на канале два часа, потом, публично извинившись, наконец убрали, но было уже поздно, эти кадры просочились в социальные сети и к середине дня набрали уже больше миллиона просмотров; склонность телеканалов к подглядыванию была снова, и на сей раз справедливо, осуждена; уж конечно, лучше бы это видео послужило нуждам следствия, исключительно нуждам следствия.
Удобно держа автомат у живота, Эмерик сделал медленное круговое движение, прицеливаясь во всех спецназовцев по очереди. Они сомкнули ряды, длина строя уменьшилась минимум на метр, плексигласовые щиты с грохотом столкнулись, и воцарилась тишина. Остальные фермеры тоже схватили ружья и, прицелившись, встали рядом с Эмериком; но это были всего лишь охотничьи ружья, и спецназовцам было очевидно, что один только Эмерик из своего «шмайссера» 223-го калибра смог бы пробить их щиты и бронежилеты.
Оглядываясь назад, я думаю, что именно крайняя медлительность Эмерика и спровоцировала трагедию, а также странное выражение его лица – по нему видно было, что он готов на все, а люди, готовые на все, хоть, к счастью, и немногочисленны, способны все же причинить значительный ущерб, и обычный отряд спецназа, дислоцированный в Кане, знал об этом, но только в теории, они не были подготовлены к противостоянию такой угрозе, бойцы элитных штурмовых частей жандармерии и полиции, вероятно, вели бы себя хладнокровнее, в связи с чем в адрес министра внутренних дел прозвучала резкая критика, но, с другой стороны, кто ж мог подумать, они же шли не на бой с международными террористами, поначалу предполагалась всего лишь обычная демонстрация аграриев. Эмерик, казалось, забавлялся, искренне забавлялся, и вид у него был лукавый, но при этом отрешенный, он витал где-то в заоблачных далях, по-моему, мне никогда еще не приходилось видеть, чтобы человека уносило так далеко, я это прекрасно помню, потому что мне вдруг захотелось броситься к нему вниз по склону, и в ту минуту, когда я осознал свое желание, мне стало ясно, что это бесполезная затея, что никакие дружеские, человеческие чувства на этой финальной ноте уже не тронут его.
Он медленно повернулся слева направо, целясь сквозь щит в каждого спецназовца по очереди (они ни в коем случае не могли выстрелить первыми, в этом я был уверен, но это единственное, в чем я был уверен). Затем он повернулся в обратном направлении, справа налево; еще больше замедляя движение, он вернулся на исходную позицию и замер на несколько секунд, я думаю, секунд на пять, не дольше. И тут какое-то другое выражение промелькнуло на его лице, похожее на всепоглощающую боль; он повернул ствол к себе, прижал его к подбородку и нажал на спуск.
Его тело отлетело назад, громко ударившись о металлический кузов пикапа; при этом не было ни крови, ни брызнувших мозгов, ничего такого, все произошло на удивление строго и бесцветно; но никто, кроме меня и оператора BFM, не видел, что произошло. Стоя в двух метрах впереди Эмерика, Франк заорал и, не целясь, выстрелил по спецназовцам; еще несколько фермеров мгновенно последовали его примеру. Все это было установлено в ходе следствия при просмотре записи и не подлежало сомнению: спецназовцы не только не убивали Эмерика, вопреки мнению его соратников, но они открыли огонь по демонстрантам только после четырех-пяти выстрелов с их стороны. Другое дело, что, отвечая на удар – и это стало предметом другой, более серьезной полемики, – они не ограничились полумерами: девять фермеров были убиты на месте, десятый скончался ночью в больнице Кана, так же как и боец спецназа, общее число погибших, таким образом, составило одиннадцать человек. Ничего подобного во Франции не случалось очень давно, и уж точно не в связи с демонстрацией фермеров. Я узнал об этом чуть позже, из прессы, в последующие дни. Не знаю, как я умудрился в тот же день вернуться в Канвиль-ла-Рок; наверное, ехал на автопилоте; говорят, практически все можно сделать на автопилоте.
На следующее утро я проснулся очень поздно, меня мутило и буквально трясло, я был не в состоянии поверить, что все это было на самом деле, Эмерик не мог застрелиться, это не могло так закончиться. Однажды я пережил нечто подобное под воздействием ЛСД, давным-давно, но тогда все обошлось, никто не умер, просто одна девица запамятовала, дала ли она разрешение выебать себя в зад, короче, подростковые дела. Я запустил кофеварку, проглотил таблетку капторикса, распечатал новый блок «Филип-Морриса», включил BFM и обомлел: вчерашние события мне не приснились, все оказалось правдой, я прекрасно помнил картинки, которые они сейчас показывали на канале BFM, пытаясь снабдить их подходящими политическими комментариями, в любом случае вчерашние столкновения имели место, глухое недовольство животноводов Манша и Кальвадоса вылилось в настоящую трагедию, местный надлом обернулся лавиной беспорядков, это событие постепенно заняло свое место в истории в сопровождении подобающей краткой трактовки. Этот прецедент носит локальный характер, но, безусловно, будет иметь самый широкий резонанс; политические комментарии постепенно множились в информационной сети, их общая тональность меня удивила: как обычно, все хором осуждали насилие, горевали по поводу происшедшей трагедии и экстремизма отдельных подстрекателей, но, кроме того, в голосе высокопоставленных политиков чувствовалось некоторое смущение, замешательство, как правило им несвойственное, все выступавшие не преминули подчеркнуть, что необходимо все-таки понимать отчаяние и гнев фермеров, в первую очередь производителей молока; скандал с сокращением молочных квот привел к навязчивому, подспудному чувству вины, которое никому не удавалось преодолеть, только «Национальное объединение»
[29] заняло вполне четкую позицию по этому вопросу. Невыносимые условия, навязанные производителям молока крупными торговыми сетями, тоже являлись позорным обстоятельством, которое все, за исключением коммунистов – так я узнал, что компартия еще существует и даже имеет своих депутатов, – пытались обходить молчанием. Самоубийство Эмерика, я понял это со смешанным чувством ужаса и отвращения, возможно, будет иметь политические последствия, к которым не привело бы никакое иное событие. Лично я знал наверняка только одно – мне пора уезжать и искать себе другое жилье. Я вспомнил, что в коровнике был интернет, наверное, к нему можно подключиться, что с ним станется.
