Профсоюзное собрание состоялось в огромном ресторане «Картере» на площади Терминюс
[27], которая, видимо, была обязана своим названием старому вокзалу напротив, давно заброшенному и частично заросшему сорными травами. В меню «Картере» значились в основном разнообразные пиццы. Я сильно опоздал, речи уже закончились, но там еще оставалось человек сто крестьян, они по большей части пили пиво или белое вино. Говорили они скупо – веселого в их собрании было мало – и подозрительно косились на меня, пока я пробирался к столику, за которым сидел Эмерик в компании Франка и еще трех типов с такими же умными печальными лицами, как у него, они производили впечатление людей, получивших образование, как минимум сельскохозяйственное, видимо, очередные профсоюзные деятели, они тоже болтливостью не отличались, – надо сказать, что снижение закупочных цен на молоко (о чем я вычитал в «Манш либр») на сей раз было внезапным, их точно обухом по голове ударили, я даже не понимал, какую они могут придумать стартовую позицию для возможного торга, если таковой состоится…
– Извините, что помешал, – сказал я с деланой непринужденностью, и Эмерик смущенно взглянул на меня.
– Ну что вы, что вы, – отозвался Франк, выглядевший еще более усталым и подавленным, чем в прошлый раз.
– Вы договорились о каких-нибудь акциях? – Не знаю, с чего вдруг я задал этот вопрос, ответ меня совершенно не интересовал.
– Мы работаем над этим, работаем. – Франк как-то странно посмотрел на меня, снизу вверх, слегка даже враждебно, но главное, с такой бесконечной грустью, если не отчаянием, словно между нами пролегла пропасть, и мне стало по-настоящему неловко, мне нечего было тут делать, я не чувствовал никакой солидарности с ними и не мог ее почувствовать по определению, я жил совершенно другой жизнью, тоже отнюдь не упоительной, просто совсем другой, вот и все.
Я быстро распрощался, проведя там минут пять, не больше, но мне кажется, что, выходя, я уже понимал, что на сей раз все может кончиться действительно очень плохо.
Следующие два дня я безвыходно просидел в бунгало, доедая последние запасы и перескакивая с канала на канал; дважды пытался мастурбировать. В среду утром пейзаж за окном, насколько хватало глаз, утопал в гигантском озере тумана, на расстоянии десяти метров от дома ничего не было видно; но все-таки мне надо было съездить за провизией и уж, по крайней мере, заглянуть в «Маркет» в Барневиль-Картере. Дорога заняла у меня полчаса, я ехал осторожно, не превышая сорока километров в час; время от времени какие-то желтые отблески сообщали мне о присутствии на шоссе других машин. В обычной жизни Картере был живописным курортным городком, со своей яхтенной гаванью, магазинами, торгующими снаряжением для парусного спорта, и гастрономическим рестораном, в котором подавали местных омаров; сегодня он казался увязнувшим в тумане городом-призраком, по пути к супермаркету мне не попалось ни машин, ни даже пешеходов; «Карфур Маркет» с пустынными проходами между стеллажами выглядел осколком цивилизации, последним прибежищем человека; я накупил сыров, колбас и красного вина с безотчетным, но твердым ощущением, что мне придется выдержать осаду.
Оставшуюся часть дня я провел в глухой ватной тишине, прогуливаясь по тропинке вдоль берега от одной полосы тумана к другой, так и не сумев разглядеть океан невдалеке. Жизнь казалась мне такой же бесформенной и призрачной, как этот пейзаж.
На следующее утро, проходя мимо ворот замка, я увидел, как Эмерик раздает оружие тесно сбившейся группке человек из десяти в штормовках и охотничьих куртках. Потом они расселись по машинам и уехали в направлении Валони.
Оказавшись там снова около пяти вечера, я заметил во дворе пикап Эмерика и отправился прямо в обеденный зал: он сидел там вместе с Франком и каким-то рыжим гигантом недружелюбного вида, которого мне представили как Барнабе. Судя по всему, они сами только что приехали и, положив оружие рядом с собой, налили себе водки, даже не сняв курток, – тут я заметил, что в комнате ужасно холодно, видимо, Эмерик решил больше не топить, я бы не удивился, узнав, что он и на ночь не раздевается, он сейчас, судя по всему, на многое махнул рукой.
– Сегодня утром мы остановили молочные цистерны, идущие из порта Гавра… Это ирландское и бразильское молоко. Они не ожидали, что столкнутся с вооруженным сопротивлением, и безропотно повернули назад. Только они наверняка сразу же отправились в жандармерию. Что мы будем делать завтра, когда они вернутся с отрядом спецназа? Мы так и не сдвинулись с мертвой точки; мы на пределе.
– Нельзя сдаваться, они не посмеют в нас стрелять, не рискнут, – гнул свое рыжий гигант.
– Первыми они огонь не откроют, – вмешался Франк. – Просто накинутся на нас и попробуют разоружить, так что столкновение неизбежно. Вопрос в том, будем ли стрелять мы. Если окажем сопротивление, то в любом случае проведем завтрашнюю ночь в жандармерии Сен-Ло. Но если кого-то ранят или убьют, разговаривать с нами будут иначе.
Я недоверчиво посмотрел на Эмерика, который молча крутил в руках бокал; вид у него был мрачный, непреклонный, он старательно избегал моего взгляда, и я решил, что надо вмешаться, пока не поздно.
– Послушай, – громко произнес я наконец, понятия не имея, что говорить дальше.
– Да? – На сей раз он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза, у него был тот же искренний и честный взгляд, что и в наши двадцать лет, за что, собственно, я сразу его и полюбил. – Скажи мне, Флоран, – продолжал он тихим голосом, – скажи мне, что ты обо всем этом думаешь, я хочу услышать твою точку зрения. Нам и правда конец или мы можем еще попытаться что-то сделать? Должен ли я попытаться что-то сделать? Или я должен вести себя как отец, продать ферму, возобновить членство в «Жокей-клубе» и спокойно провести остаток жизни? Скажи, что ты думаешь.
Этим все и должно было закончиться; с самого первого моего посещения замка двадцать с лишним лет тому назад, когда он только начал заниматься фермерством, а я, куда более банально, планировал карьеру чиновника, мы бесконечно откладывали этот разговор, все двадцать с лишним лет, и вот момент настал, оба его товарища внезапно умолкли; мы остались одни на ринге, он и я.
Эмерик ждал, уставившись мне прямо в глаза искренним и простодушным взглядом, и я заговорил, не до конца осознавая, что именно я произношу, мне чудилось, что я скольжу по наклонной плоскости, ощущение было ошеломляющее и тошнотворное, как всякий раз, когда ныряешь в реальность, в то же время это не так уж часто и случается в жизни.
– Видишь ли, – сказал я, – время от времени какой-нибудь завод закрывается, а производство переносится куда-то далеко. Допустим, уволят семьдесят рабочих, они наверняка удостоятся репортажа на канале BFM, выйдут на пикет, запалят покрышки, пара местных политиков выедут на место, короче, это вполне сойдет для новостного сюжета, весьма любопытного сюжета, с сильным видеорядом, это ж не черная металлургия или женское белье, им будет что показать. Ладно, но у тебя тут ежегодно сотни фермеров прикрывают лавочку.
