Что касается Эмерика, то его положение было куда хуже моего, даже угасание любви к Сесиль его не спасло бы; при наличии двух дочек ловушка становилась идеальной. В финансовом плане его история, пусть она и в полной мере вписывалась в ситуацию, которая обычно возникает после развода, была не лишена и других, более тревожных аспектов. Раздел совместно нажитого имущества – почему бы и нет, это обычное дело, только тут совместно нажитое имущество оказалось довольно внушительным: во-первых, сама ферма, новый коровник, сельскохозяйственная техника (сельское хозяйство – ресурсоемкое производство, оно замораживает значительные производственные активы, создавая при этом слабую или даже нулевую доходность, а то и отрицательную, как у Эмерика). Неужели половина всего этого достанется Сесиль? Преодолевая отвращение к юридическим уловкам, коллегии адвокатов и наверняка к закону как таковому, его отец решил все-таки прибегнуть к услугам юриста, которого ему посоветовал знакомый из парижского «Жокей-клуба». Первые его выводы звучали скорее обнадеживающе, во всяком случае в отношении фермы: земли по-прежнему принадлежали отцу Эмерика, как и все усовершенствования, в том числе новый коровник и сельскохозяйственная техника; с юридической точки зрения вполне законно представить Эмерика кем-то вроде менеджера, и только. Что касается бунгало, то тут все сложнее: гостиничная компания и весь комплекс построек зарегистрированы на его имя, и только земли остаются в собственности отца. Если Сесиль упрется и потребует половину стоимости домиков, у них не останется иного выбора, кроме как объявить компанию банкротом и ждать, когда появится покупатель, на что уйдет куча времени, возможно несколько лет. В общем, заключил Эмерик с той смесью отчаяния и отвращения в голосе, которая становится привычным состоянием человека в течение бракоразводного процесса и бесконечной череды переговоров, сделок, предложений и встречных предложений адвокатов и нотариусов, в общем, ни конца ни края этому разводу не видно.
– Кроме того, отец вовсе не собирается продавать участки с видом на океан, те самые, на которых построены бунгало, на это он никогда не пойдет, – добавил Эмерик. – Он уже и так последние годы еле сдерживается всякий раз, когда мне приходится продавать землю, чтобы свести концы с концами, я знаю, это причиняет ему боль, почти физическую боль, понимаешь, для классического аристократа, каковым он как раз и является, главное – это передать родовые владения грядущим поколениям и, если выйдет, даже немного расширить их, но уж никак не сократить, а я именно этим и занимаюсь, с самого начала, я уменьшаю родовые владения, я просто не могу выкрутиться иначе, ему это уже, конечно, осточертело, он вообще предпочел бы, чтобы я вышел из игры; в последний раз он мне сказал открытым текстом: «Фермерство никогда не было призванием Аркуров», да, прямо так и сказал, возможно, он и прав, только гостиничным бизнесом они тоже не промышляли, но как ни странно, идея Сесиль устроить тут шарм-отель ему понравилась – наверняка только потому, что под это дело можно было бы отреставрировать замок, бунгало ему по хер, если бы их завтра сровняли с землей, он бы и бровью не повел. Ужасно то, что этот человек за всю свою жизнь не сделал ничего полезного – знай себе разъезжал по свадьбам и похоронам, иногда отправлялся на псовую охоту, время от времени выпивал в «Жокей-клубе» и, мне кажется, обзавелся парой-тройкой любовниц, ничего выдающегося, зато наследие Аркуров пребывало в целости и сохранности. Я же пытаюсь что-то создать, пашу как лошадь, встаю каждый день в пять утра, вечерами занимаюсь бухгалтерией – а в результате, как выясняется, только разоряю семью…
Говорил он долго, на этот раз действительно выворачивая душу наизнанку, и уже ближе к полуночи я предложил ему поставить музыку, что давно пора было сделать, собственно, только это и оставалось делать в нашей ситуации, он с благодарностью кивнул, но я уже толком не помню, что он поставил, потому что сам к этому моменту был вдрызг пьян, пьян и уныл, мысли о Камилле добили меня, еще за секунду до этого я чувствовал себя мужиком что надо, этаким мудрым утешителем, как вдруг сам превратился в кусок дерьма, но я не сомневаюсь, что он поставил самые лучшие, самые любимые свои пластинки. Единственное, что я запомнил, это пиратскую запись Child in time, сделанную в Дуйсбурге в 1970-м, колонки Klipschorn обеспечивали непревзойденную чистоту звука, и с эстетической точки зрения это был, возможно, самый прекрасный момент в моей жизни, я специально упоминаю об этом, ввиду того что красота все-таки может пригодиться, мы, кажется, прокрутили пластинку раз тридцать – сорок, всякий раз упиваясь тем, как на фоне флегматичной виртуозности Джона Лорда возникало абсолютное ощущение полета, с которым Иэн Гиллан переходил от речитатива к пению, от пения к крику и снова возвращался к слову, следом шел величественный брейк Иэна Пейса, да, конечно, Джон Лорд поддерживал его, с присущими ему мощью и великолепием, но все же брейк Иэна Пейса был роскошен, это был, наверное, самый красивый брейк в истории рока, потом снова вступал Гиллан, свершая вторую часть жертвоприношения, Иэн Гиллан опять улетал от слов к пению, от пения к чистому крику, но, увы, сразу после этого песня заканчивалась, и нам приходилось переставлять иголку в начало, мы могли бы прожить так целую вечность, ну, вечность – не знаю, это наверняка лишь иллюзия, но иллюзия прекрасная, помню, мы с Эмериком ходили на концерт Deep Purple во Дворец спорта, хороший был концерт, но все же не такой, как в Дуйсбурге, мы состарились, такие моменты будут выпадать нам все реже и реже, но все это вернется к нам в минуты агонии, его агонии и моей агонии, мне еще явится Камилла и, возможно, Кейт, не знаю, как я ухитрился вернуться к себе, помню только, что схватил ломтик кровяной колбасы и долго жевал его за рулем своего «мерседеса», почти не чувствуя вкуса.
Утром первого января, как и во все утра мира, солнце встало над горемычной нашей жизнью. Я тоже встал, не обращая особого внимания на означенное утро – оно было туманным, но туманным в меру, обычное такое туманное утро; на основных развлекательных каналах сменяли друг друга новогодние программы, никого из певиц я не знал, но все-таки, сдается мне, грудастая латинка уступала кельтской девице, сведения об этой стороне жизни я имел весьма эпизодические и приблизительные, но настроен был оптимистически: раз публика так решила, то, в каком-то смысле, это хорошо. Около четырех я отправился в замок. Эмерик вернулся в свое привычное состояние, то есть сидел с мрачным, упрямым видом, явно поддавшись унынию; он снова чуть ли не машинально собирал и разбирал свой «шмайссер». И тут я сказал, что хочу научиться стрелять.
– Стрелять как? Ты имеешь в виду стрельбу в целях самообороны или спортивную? – Он обрадовался, что я затронул конкретную техническую тему, а главное, вздохнул с облегчением, понимая, что к вчерашнему разговору я не вернусь.
– И то и то, наверное… – По правде говоря, во время нашей стычки с орнитологом я чувствовал бы себя увереннее, будь у меня револьвер; но и снайперская стрельба давно чем-то меня привлекала.
– В качестве оборонительного оружия могу предложить тебе короткоствольный «смит-и-вессон» – точность стрельбы у него меньше, чем у длинноствольного, зато его гораздо удобнее носить. Калибр 357 магнум, на расстоянии десяти метров бьет наповал и исключительно прост в обращении, я тебе все объясню за пять минут. Что же касается спортивной стрельбы… – Его голос стал звонче, в нем послышалась дрожь восторга, которого я за Эмериком не замечал уже долгие годы… на самом деле с тех пор, как нам исполнилось двадцать. – Спортивную стрельбу я когда-то просто обожал, сам знаешь, я много лет ею занимался. Ни с чем нельзя сравнить тот момент, когда мишень появляется в центре прицела, ты ни о чем больше не думаешь, все заботы мгновенно улетучиваются. Первые годы после переезда мне было ужасно тяжело, намного тяжелее, чем я мог себе представить, без стрельбы я бы просто не выжил. Ну а теперь сам видишь… – Он вытянул правую руку, и действительно, через несколько секунд она задрожала, дрожь была слабой, но не оставляла никаких иллюзий. – Это все водка… Либо – либо, приходится выбирать.
