Аналогичным образом и я мог бы, наверное, попытаться, хоть и с меньшим размахом, скорее для разогрева, устроить какую-нибудь мини-церемонию прощания со своим либидо, или, говоря более предметно, со своим членом, учитывая, что он как раз поставил меня в известность о том, что собирается уйти на покой; вот мне и захотелось снова повидать всех женщин, которые ублажали и любили его, каждая по-своему. Впрочем, обе церемонии, тренировочная и главная, будут в моем случае практически идентичны, мужская дружба занимала мало места в моей жизни, в сущности, кроме Эмерика, у меня и друзей-то не было. Откуда, интересно, берется это стремление подвести итоги, убедить себя у роковой черты, что жизнь прожита не зря; а может быть, напротив, ужасно и странно как раз обратное, ужасно и странно думать обо всех мужчинах, обо всех женщинах, которым нечего сказать, они никакой иной судьбы для себя не видят и готовы раствориться в туманном биотехническом континууме (ибо прах – это понятие техническое, даже когда он предназначен для удобрения, необходимо оценить содержание в нем калия и азота), обо всех тех, в сущности, чья жизнь проистекала без всяких внешних инцидентов, о тех, кто расстается с жизнью, толком и не задумавшись о ней, – так порой мы покидаем место, где провели не самый удачный отпуск, не представляя, куда лежит дальнейший путь, разве что интуитивно осознавая, что лучше было бы вообще не появляться на свет, ну, я имею в виду подавляющее большинство мужчин и женщин.
Поэтому с отчетливым чувством, что совершаю непоправимое, я заказал номер в отеле «Спа дю Бериль», на берегу озера Баньоль-де-л’Орн, на одну ночь с 24-го на 25-е, и выехал рано утром 24-го, 24-е выпало на воскресенье, так что почти все уже, должно быть, уехали в пятницу вечером, самое позднее ранним утром в субботу, и дорога была пустой, если не считать вездесущих латвийских и болгарских дальнобойщиков. Большую часть пути я посвятил сочинению краткого рассказа для администраторши и горничных, коли таковые мне попадутся на этаже: семейное торжество обещало быть таким многолюдным, что мой дядя (отмечаем Рождество мы у дяди, но сегодня к нему съедутся все чада и домочадцы, так что я увижу своих кузенов, которых совсем потерял из виду в последние годы, а то и десятилетия) просто не в состоянии предоставить всем ночлег, поэтому я пожертвовал собой и забронировал номер в отеле. По-моему, я придумал отличную историю и уже сам почти в нее поверил; для пущей убедительности я не должен пользоваться рум-сервисом, в связи с чем, подъезжая к месту назначения, я запасся местными деликатесами (ливаро, сидр, поммо, колбаски из свиных потрохов) в придорожной зоне отдыха «Пеи д’Аржентан».
Я совершил ошибку, страшную ошибку, уже на вокзале Сен-Лазар мне стало не по себе, но там я просто вспомнил, как Камилла бежит по платформе и, запыхавшись, бросается в мои объятия, а тут я почувствовал себя еще хуже, намного хуже, все вернулось ко мне с ошарашивающей резкостью, я еще не успел добраться до Баньоль-де-л’Орна, это случилось, как только я проехал Анденский лес, где мы когда-то, в один прекрасный декабрьский денек, совершили долгую прогулку, долгую, бесконечную, в каком-то смысле вечную прогулку, и, еле дыша, вернулись домой, раскрасневшиеся и счастливые до такой степени, что сейчас мне даже трудно это себе вообразить, по дороге мы зашли в шоколадную лавку местного производителя, где продавалось чудовищно жирное пирожное под авторским названием «Пари-Баньоль» и шоколадные камамберы.
Дальше – больше, я испил эту чашу до дна, узнав странную башенку в красно-белую клетку, венчавшую отель-ресторан «Потинри дю Лак» (фирменное блюдо – тартифлет), и почти примыкающий к нему необычный дом в стиле бель-эпок, украшенный разноцветными кирпичами, и еще я вспомнил горбатый мостик на том краю озера и руку Камиллы, дотронувшуюся до моего плеча, чтобы обратить мое внимание на скользящих по воде лебедей, дело было 31 декабря, на закате.
Я бы покривил душой, сказав, что полюбил Камиллу в Баньоль-де-л’Орне; как я уже упомянул, все началось в дальнем конце платформы С на вокзале Кана. Но, несомненно, за эти две недели мы стали ближе друг другу. Подсознательно я всегда считал семейное счастье родителей несбыточным, во-первых, потому что родители были люди странные, почти не от мира сего, и на них бессмысленно было равняться в реальной жизни, но еще и потому, что их модель супружества уже в каком-то смысле изжила себя, мое поколение с ней покончило, ну, разумеется, не мое поколение, мое поколение не могло ни с чем покончить, ни тем более что-либо возродить, скорее предыдущее поколение, да, ответственность лежит на предыдущем поколении, во всяком случае, родители Камиллы – обычная супружеская пара, обычные родители – являли собой общедоступный образец, мощный, наглядный и яркий.
Терять мне было нечего, и я преодолел еще сотню метров, отделявших меня от их лавки. В воскресенье 24 декабря во второй половине дня она была, естественно, закрыта, но я помнил, что квартира родителей Камиллы находилась прямо над ней. Там горел свет, яркий свет, и, конечно, у меня создалось впечатление, что у них горит праздничный свет, я постоял под окнами какое-то время, трудно сказать сколько, на самом деле недолго, я полагаю, но мне показалось, что целую вечность, над озером уже поднимался густой туман. Наверное, похолодало, но холод пробирал меня лишь изредка и, скажем так, не всерьез, в комнате Камиллы тоже горел свет, потом он погас, мысли мои растворялись в каких-то расплывчатых чаяниях, при этом я не сомневался, что у Камиллы нет никаких причин открывать окно, чтобы подышать вечерним туманом, вообще никаких, впрочем, я даже и не хотел этого, я удовлетворился трезвым осознанием новой конфигурации своей жизни и понял с некоторым ужасом, что цель моего путешествия, возможно, не сводилась к тому, чтобы просто предаться воспоминаниям, и что это путешествие, быть может, в каком-то смысле – мне скоро станет ясно, в каком именно, – обращено в потенциальное будущее. Мне оставалось еще несколько лет на размышления; несколько лет или несколько месяцев, затрудняюсь сказать.
Отель «Спа дю Бериль» произвел на меня ужасающее впечатление; из всех возможных отелей (а в декабре в Баньоль-де-л’Орне было из чего выбрать) я попал в самый худший, уже одним своим видом он оскорблял гармонию озера, окруженного прелестными домами бель-эпок, и у меня просто не хватило духа выложить свою историю дежурной администраторше, которая, завидев меня, не выказала ничего, кроме удивления и даже откровенной враждебности, – и действительно, что я тут забыл, возникал закономерный вопрос, – впрочем, одинокие постояльцы в рождественскую ночь все же изредка попадаются, да и что только не попадается администратору отеля на жизненном пути, я являл собой лишь особую разновидность несчастного существования; осознав свой статус безымянной сущности, я вздохнул чуть ли не с облегчением и просто кивнул, когда она протянула мне ключ от номера. Имея в запасе целых две колбаски из свиных потрохов, я приготовился отсидеть рождественскую службу перед телевизором, чем плохо.
По истечении четверти часа стало ясно, что в Баньоль-де-л’Орне мне больше заняться нечем; но и возвращаться утром в Париж было, на мой взгляд, рискованно. Барьер 24 декабря взят, но впереди маячило 31-е – тоже мало не покажется, если верить доктору Азоту.
