Тогда мы договорились, на первый взгляд вполне разумно, что я буду приезжать в Париж на выходные, не исключено даже, что у нас возникла обоюдная иллюзия, что еженедельные встречи и расставания вдохнут новую энергию в наши отношения, а уикенды превратятся в торжество любви, ну и так далее.
Мы с Клер, в общем, не расстались, во всяком случае, не расстались окончательно и бесповоротно. Подумаешь, дело – сесть в прямой поезд Кан – Париж и через два часа с чем-то быть на месте, но так случилось, что я садился в него все реже и реже, сначала под тем предлогом, что у меня аврал на работе, потом вообще не утруждая себя предлогами, а через несколько месяцев все и так стало ясно. В глубине души я не терял надежды, что Клер переедет ко мне, бросит свое сомнительное актерское поприще и согласится стать просто моей женой. Несколько раз я посылал ей фотографии дома, сделанные в хорошую погоду, с широко распахнутыми окнами и видом на рощи и луга, сейчас даже вспоминать об этом стыдно.
Оглядываясь назад, нельзя не поразиться тому, что, как и в момент расставания с Юдзу двадцать лет спустя, все мое земное достояние уместилось в одном чемодане. Явно земное достояние не особо меня прельщало, что в глазах некоторых греческих философов (эпикурейцев? стоиков? циников? или всех понемножку?) было скорее счастливым состоянием духа; противоположное умонастроение, если не ошибаюсь, редко получало одобрение; в этом конкретном пункте все философы пришли к консенсусу, а это достаточно редкое явление и потому заслуживает особого упоминания.
Было часов пять с чем-то, когда я закончил телефонный разговор с Клер, и мне оставалось убить еще три часа до ужина. Вскоре, буквально через пару минут, я задумался, так уж ли нужна эта встреча. В любом случае ничем хорошим она закончиться не может, разве что разбередит чувства разочарования и горечи, с которыми за прошедшие двадцать лет нам удалось кое-как совладать. Мы оба прекрасно знали, что жизнь вообще полна горечи и разочарований, так стоит ли тратиться на такси и ресторан, чтобы еще раз в этом убедиться? Мне что, так не терпится узнать, как поживает Клер? Скорее всего, не блестяще, ожидания ее наверняка не оправдались, в противном случае я и так узнал бы о ее успехах из киноафиш. Мои собственные профессиональные устремления были более туманны, а следовательно, и неудачи не так бросались в глаза, хотя меня все равно не покидало ощущение, и довольно внятное, что на сегодняшний день я являюсь неудачником. Из встречи двух немолодых лузеров и бывших любовников могла бы выйти потрясающая сцена французского фильма, с подходящими случаю актерами, допустим, для наглядности, с Бенуа Пульвордом и Изабель Юппер; но зачем мне это наяву?
В критические минуты жизни мне случалось прибегать к своего рода телегаданию, которое я сам и изобрел, насколько мне известно. Рыцари Средних веков и вслед за ними пуритане Новой Англии, принимая трудное решение, наугад открывали Библию, наугад тыкали пальцем в страницу и, пытаясь истолковать выпавшую строфу, принимали решение, повинуясь указующему персту. Вот и я, бывало, включал наобум телевизор (не выбирая канала, а тупо нажимая на кнопку Оn) и старался истолковать возникшие на экране кадры.
Ровно в полседьмого я нажал на On, включив телевизор в своем номере отеля «Меркюр». Поначалу появившееся изображение сбило меня с толку, его как-то трудно было расшифровать (впрочем, со средневековыми рыцарями это тоже нередко случалось, и даже с пуританами Новой Англии): я попал на программу, посвященную Лорану Баффи
[22], что само по себе было удивительно (он, что ли, умер? Баффи совсем еще молод, но некоторых телеведущих может хватить кондрашка и на гребне славы, внезапно лишив поклонников их кумира, такова жизнь). Тон, во всяком случае, был вполне поминальным, выступающие подчеркивали «глубочайшую человечность» Лорана, некоторые называли его «братаном, крутым челом и безбашенным чуваком», другие, знавшие героя не так близко, уважали его за «безупречный профессионализм», эта полифония, умело оркестрованная с помощью монтажа, привела чуть ли не к новому прочтению творчества Лорана Баффи и завершилась по-симфонически мощно, настоящим хором, стройно выводившим единодушное мнение собравшихся – как ни посмотри, Лоран был «прекрасным человеком». В 19.20 я вызвал такси.
Я приехал в «Бистро дю паризьен» на улице Пельпор ровно в восемь, Клер и правда заказала столик, очко в еe пользу, хотя с первых же секунд, проходя по полупустому залу ресторана – впрочем, в воскресный вечер это неудивительно, – я почувствовал, что сегодня оно останется единственным.
Минут через десять официант подошел узнать, не хочу ли я выпить аперитив в ожидании гостя. С виду он был вполне доброжелателен и явно предан своему делу, а главное, я тут же это понял, он почуял, что наше свидание обещает быть проблемным (ну а как иначе, официант в бистро 20-го округа обязан быть слегка шаманом, а то и психопомпом), а еще я догадался, что он примет, скорее всего, мою сторону (может, он заметил мое растущее беспокойство? еще бы, я уже успел сожрать целую охапку грессини), ну, гулять так гулять, и я заказал тройной Jack Daniels.
Клер появилась около половины девятого, она ступала очень осторожно и даже пару раз оперлась по пути на столики, будучи, вероятно, уже в подпитии; неужто перспектива нашей встречи так потрясла ее и острой болью в душе отозвались воспоминания о надеждах на счастье, которые не оправдала жизнь? Я пребывал во власти этого заблуждения всего несколько мгновений, два-три максимум, потом мне пришла в голову куда более здравая мысль – Клер, скорее всего, каждый день к этому часу уже успевала основательно надраться.
С чувством раскрыв ей объятия, я воскликнул, что она прекрасно выглядит и совершенно не изменилась, не знаю, где я научился так ловко врать, во всяком случае не у родителей, возможно, в первых классах лицея, не важно, дело в том, что она ужасно сдала, отовсюду свисали жировые складки, лицо покрылось сосудистой сеткой, впрочем, она взглянула на меня недоверчиво, решив поначалу, видимо, что я над ней издеваюсь, но это продолжалось не дольше десяти секунд, она опустила голову и тут же вскинула ее, полностью поменяв выражение лица, передо мной снова возникла юная девица и едва ли не кокетливо подмигнула мне.
На изучение меню, радующее глаз своей традиционностью, я потратил довольно много времени. В итоге я выбрал на закуску улитки по-бургундски (6 штук), запеченные с чесночным маслом, а на второе – жаренные в оливковом масле морские гребешки с тальятелле. Я рассчитывал таким образом обойти вечную дилемму земля-море (красное вино vs белое вино) – при таком выборе нам не возбранялось взять по бутылке и того и другого. Клер, судя по всему, руководствовалась той же логикой, заказав мозговую косточку на поджаренном хлебе с герандской солью и бурриду из трески по-провансальски с соусом айоли.
Я боялся, что мне придется поведать ей что-нибудь сокровенное и вообще рассказывать свою жизнь, но ничего подобного, сделав заказ, Клер тут же пустилась в долгое повествование, представлявшее собой, на минуточку, подробный обзор почти двух десятилетий, прошедших с нашей последней встречи. Она пила быстро, залпом, и вскоре стало очевидно, что нам понадобятся еще две бутылки красного (а также, чуть позже, две бутылки белого). После моего отъезда жизнь ее не наладилась, поиски ролей ничем не увенчались, а потом и вообще создалась странная ситуация, между 2002-м и 2007-м цены на недвижимость в Париже выросли вдвое, а в ее квартале и того круче, улица Менильмонтан становилась все более хайповой, ходили упорные слухи, что сюда недавно перебрался Венсан Кассель собственной персоной, Кад Мерад и Беатрис Даль должны вскоре последовать его примеру, а возможность пить кофе в том же баре, что и Венсан Кассель, – огромный плюс, эта информация, не получив опровержения, привела к новому скачку цен, и к 2003–2004 году Клер поняла, что ее квартира зарабатывает ежемесячно гораздо больше, чем она сама, так что ей во что бы то ни стало надо было продержаться и не продавать ее, это было бы чистым самоубийством в финансовом плане, и от отчаяния она решила, за неимением лучшего, согласиться на запись серии компакт-дисков с текстами Мориса Бланшо на France Culture, ее колотила дрожь, когда она об этом рассказывала, и, бросая на меня безумные взгляды, она буквально вгрызалась в мозговую косточку, так что я знаком поторопил официанта.
