Ни разу, пока мы были вместе, она не съездила в Японию, и даже не собиралась туда поехать, я стал свидетелем некоторых ее телефонных разговоров с родителями, они показались мне холодными и формальными, краткими во всяком случае, так что тут ее нельзя было упрекнуть в необдуманных тратах. Я подозревал – не то чтобы она мне доверилась, но правда просочилась на ужинах, которые мы устраивали в начале нашей совместной жизни, когда собирались еще завести друзей и вписаться в изысканное общество, радушное, но разборчивое, так вот, правда просочилась благодаря присутствовавшим там женщинам, которых она причисляла к своему кругу, модным дизайнершам, например, либо talent scouts, их присутствие, видно, и настроило ее на исповедальный лад, – я подозревал, что ее родители в своем непонятном японском далеке вынашивали для нее матримониальные планы, более того, вполне определенные матримониальные планы (вроде бы у них имелось только два претендента, а то и вовсе один-единственный), и окажись она снова под их крылом, ей сложно было бы отвертеться, на самом деле ей не удалось бы отвертеться, разве что она бы сотворила кандзе и решилась бы на хироку (эти термины – мое изобретение, хотя и не вполне, я запомнил некоторые звукосочетания из ее телефонных разговоров), одним словом, участь Юдзу будет решена в ту минуту, когда ее нога ступит на территорию международного аэропорта Токио Нарита.
Такова жизнь.
Возможно, на этом этапе мне следует внести некоторые уточнения по поводу любви, адресованные скорее женщинам, ибо женщины плохо понимают, что такое мужская любовь, отношение к ним мужчин и их поведение неизменно приводит женщин в замешательство, они часто приходят к ошибочному выводу, что мужчины любить не способны, крайне редко догадываясь, что само слово «любовь» описывает у мужчин и у женщин совершенно разные реалии.
Женская любовь – это сила, сила созидательная, тектоническая, женская любовь – это один из самых величественных катаклизмов, явленных нам природой, и к ней следует относиться с опаской, ее творческий заряд сродни землетрясениям и изменению климата, она дает жизнь иной экосистеме, иной среде, иной вселенной, своей любовью женщина сотворяет новый мир: когда-то разрозненные мелкие твари барахтались в своем мутном бытии, но вот появилась женщина, создав условия для возникновения пары, новой социальной, эмоциональной и генетической сущности, призванной истребить все следы предшествующего индивидуального бытия; эта новая сущность, совершенная уже по сути своей, как подметил Платон, может иногда усложниться до семьи, но это, в общем, мелочи, что бы ни думал по этому поводу Шопенгауэр, во всяком случае, женщина полностью посвящает себя этой задаче, самозабвенно погружается в нее, отдается ей, так сказать, телом и душой, впрочем, она особо их и не различает, разница между телом и душой для нее не более чем бессмысленные мужские заморочки. И ради осуществления этой задачи, которая таковой, собственно, и не является, ибо это всего лишь проявление жизненного инстинкта, она, не колеблясь, готова пожертвовать собой.
Мужчина по природе своей более сдержан, он, конечно, восхищается этим вихрем чувств и уважает его, недоумевая, правда, с чего вдруг это все на него обрушилось, ему кажется странным такой переполох. Но постепенно он меняется, его постепенно затягивает закрученная женщиной воронка страсти и наслаждения, точнее, он признает ее безусловную, чистую волю и понимает, что эта воля – даже если женщина требует воздать ей должное путем частых, а лучше ежедневных вагинальных проникновений (а это и есть обычное условие ее самореализации), – воля абсолютно добрая, и фаллос, средоточие мужского существа, меняет статус, становясь также условием выражения любви, поскольку иных средств в мужском арсенале нет, и в результате этой странной загогулины счастье фаллоса становится для женщины самоцелью, целью, не допускающей никаких ограничений в используемых средствах. Необычайное наслаждение, доставляемое женщиной, постепенно преображает мужчину, в нем пробуждается благодарность и восхищение, трансформируется и его видение мира, и совершенно неожиданно, на его взгляд, он приходит к идее уважения в кантовском смысле, постепенно привыкая смотреть на мир по-другому, и жизнь без женщины (без той конкретной женщины, которая доставляет ему такое удовольствие) кажется и в самом деле немыслимой, превращаясь в карикатуру на жизнь; и вот тут мужчина начинает любить по-настоящему. То есть мужская любовь – это финал, свершение, в то время как женская – зарождение, начало, и не стоит упускать это из виду.
Случается, однако, хоть и редко, что у самых чувствительных и наделенных богатым воображением мужчин любовь вспыхивает мгновенно, так что love at first sight
[13] это вовсе не миф; но тогда мужчина, совершив некий беспрецедентный мысленный кульбит и отчасти забегая вперед, тут же воображает себе всю совокупность удовольствий, которые женщина в течение долгих лет (пока смерть, как говорится, не разлучит их) сможет ему доставить, мужчина уже («всегда уже», говаривал Хайдеггер, когда у него было хорошее настроение) предвосхищает славный конец, и именно такую бесконечность, славную бесконечность взаимных удовольствий я усмотрел во взгляде Камиллы (к Камилле я еще вернусь), а потом, пусть мимолетно (и в гораздо меньшей степени, но все же я был на десять лет старше, и к моменту нашего знакомства секс напрочь исчез из моей жизни, ему там просто уже не осталось места, а я смирился и перестал, по сути, быть мужчиной в полном смысле слова), я уловил ее, на мгновение встретившись глазами с шатенкой из Аль-Алькиана, вечной мукой моей, шатенкой из Аль-Алькиана, последней и, возможно, прощальной надеждой на счастье, которую судьба обронила на моем пути.
Ничего подобного с Юдзу я не испытывал, она увлекла меня постепенно, да и то вспомогательными средствами, из области того, что принято называть извращением, особенно своим бесстыдством и тем, как она мне дрочила (и себе тоже) при любых обстоятельствах, ну а в остальном не знаю, мне пезды и покраше попадались, у Юдзу уж больно она была заковыристая, вся в складках (под определенным ракурсом ее можно было даже охарактеризовать как обвисшую, несмотря на юный возраст хозяйки), если задуматься, ее главным достоинством была попа, постоянная эксплуатационная готовность ее попы, с виду узкой, но на самом деле вполне годной к употреблению, поэтому я постоянно оказывался в ситуации выбора между всеми тремя дырками, а многие ли женщины могут похвастаться таким потенциалом? С другой стороны, как считать женщинами тех женщин, которые не могут им похвастаться?
Кто-то, конечно, не преминет упрекнуть меня в том, что я придаю слишком большое значение сексу; пожалуй, нет, не думаю. Я, разумеется, в курсе, что ему на смену, если жить нормальной жизнью, постепенно приходят иные радости, но секс все-таки единственная возможность лично и непосредственно задействовать свои органы, поэтому через секс, секс бурный, необходимо пройти, чтобы совершилось любовное слияние, без него ничего не выйдет, а остальное, по идее, незаметно приложится. И это еще не все, секс всегда таит в себе опасность, поскольку ставки в этот момент очень высоки. Я не имею в виду непосредственно СПИД, хотя смертельный риск прибавляет остроты ощущений, пугает скорее риск продолжения рода, что является, в сущности, гораздо более серьезной угрозой, лично я отказался от использования презервативов, как только смог, со всеми своими партнершами, мое желание, важной составляющей которого был страх зачатия, признаться, уже впрямую зависело от отсутствия презерватива, я прекрасно понимал, что если, не дай бог, западный мир действительно отделит деторождение от секса (что иногда возникает на повестке дня), он подпишет тем самым приговор не только деторождению, но и сексу, а заодно и самому себе, католики-идентитаристы уже это поняли, хотя их взглядам не чужды странноватые этические аберрации, вроде неприятия таких невинных обычаев, как триолизм и содомия, но что-то я отклонился от темы, бесконечно подливая себе коньяку в ожидании Юдзу, которую уж никак нельзя назвать католичкой и тем более идентитарной католичкой, было уже десять вечера, не торчать же мне тут всю ночь; правда, я немного расстроился, что придется уехать не попрощавшись, и сделал себе сэндвич с тунцом, чтобы убить время, коньяк кончился, но у меня еще оставалась бутылка кальвадоса.
