– А если государство вас не поддержит? – спросил Гийото.
Жубер медленно обвел присутствующих ясным взглядом:
– Мы справимся без него. Мы делаем это для Франции. Правительства меняются. А Франция остается…
Неуверенные аплодисменты, затем более явные.
Кто-то из гостей поднялся, за ним и остальные, последовала овация, Жубер назвал членов своей ассоциации, которые, в свою очередь, скромно опустили глаза.
– Скажите, дорогой мой…
Жубер положил руку на плечо Андре. Прошло полчаса, ужин был в разгаре, журналисты, прихватив бокалы, пристраивались поближе к другим промышленникам, чтобы собрать побольше информации.
– …надеюсь, вы открыто поддержите наше движение, не так ли?..
– Не сомневаюсь, – ответил Андре, – что вы найдете в прессе многих моих собратьев, готовых «открыто» поддержать ваше дело.
Жубер кивнул – хорошо, ладно, понятно, – он устало вздохнул, посмотрел перед собой с неожиданным интересом, будто на какое-то мгновение забыл о своих гостях. Затем склонился к Андре:
– У вас есть новости от нашей дорогой Мадлен?
– Немного… Мы иногда видимся…
– Скажите, как долго вы жили в доме Перикуров?
Андре сглотнул.
– Ладно, забудьте, – тут же сказал Жубер, кладя ладонь на плечо юноши, – чистое любопытство, это не важно.
На следующий день на первой полосе «Суар де Пари» Мадлен обнаружила сделанные в «Клозери» громогласные заявления Гюстава Жубера.
При виде фотографии Гюстава Жубера, с ложной скромностью поместившегося между восхитительной, как никогда, Леонс, в шляпке клош и колье в три ряда, и Андре Делькуром с бесстрастным лицом и видом человека, который оказался здесь случайно и не имеет никакого отношения к происходящему, она не смогла удержаться от улыбки.
Мадлен была счастлива. Она, никогда в жизни не курившая, охотно запалила бы сигаретку.
Аккуратно сложив газету, она позвала официанта, оплатила счет и вышла.
Пора бы встретиться с дорогой Леонс.
23
Они каждую неделю подводили итог, Дюпре считал необходимым отчитываться, чтобы оправдать свое жалованье. Поначалу они встречались в кафе, но там было довольно шумно, и потом, женщина в кафе… Она не хотела, чтобы эти встречи проходили у нее, с Полем и Влади поблизости. Тогда он предложил встречаться у него. Так что каждую среду Влади оставалась вечером с Полем, а Мадлен направлялась в квартирку на четвертом этаже жилого дома на улице Шампьонне.
Мадлен чувствовала себя здесь слегка неловко – жилище холостяка, приводящее в смущение, чистое, простое, лишенное индивидуальности, ни фотографий в рамках или репродукций на стенах, с легким запахом мастики, мало посуды, никаких книг, довольно по-спартански, так же безлико, как в гостиничных номерах.
Ритуал был неизменен. Дюпре здоровался с Мадлен, она снимала шляпку, он забирал у нее пальто и вешал на крючок, варил кофе, затем они устраивались за столом друг против друга. На клеенке две чашки, сахарница, кофейник, приобретенные, несомненно, для их встреч и плохо гармонирующие с обстановкой. Дюпре отчитывался, потягивая кофе, который никогда не допивал. В нем чувствовалось что-то неестественное, невозможно было представить, что он болеет, ругается с соседом или находится в безвыходной ситуации.
Время от времени они встречались в других местах, когда того требовали обстоятельства. Она настолько привыкла видеть его у него дома, что в другом окружении ей казалось, что что-то не так. Как когда встречаешь на улице продавца, которого представляешь только в пределах его лавки. Вот и сегодня в чайной на улице Шазель. Мадлен смотрела, как он проходит через зал между столиками с белыми скатертями и торшерами под плетеными абажурами, он не походил на постоянного клиента.
– Все чисто, – сказал он, слегка наклонившись к Мадлен. – Если вы хотите, чтобы я остался…
Мадлен уже поднялась.
– Нет, благодарю вас, господин Дюпре. Все будет хорошо.
На улице они расстались, Мадлен направилась к бульвару Курсель, Дюпре в противоположную сторону.
Она равнодушно снова увидела широкую и тяжелую решетку большого особняка, который все еще называли «домом Перикуров», как те уничтоженные пожаром, но сохранившие имя дома́. Так, до сих пор говорят «дом доктора Леблана», хотя в нем сменилось уже три семьи, или «перекресток Бернье», уничтоженный еще двадцать лет назад.
Внутри все было обставлено по-новому и со вкусом. Горничная проводила Мадлен в библиотеку. Услышав короткий возглас, она с улыбкой обернулась:
– Здравствуйте, Леонс, я вам не помешала, надеюсь?
Леонс не шелохнулась, ей бы тоже хотелось принять невозмутимый, почти легкомысленный вид, но она не могла. Ее осенило.
– Скоро вернется Гюстав!
Угрозы не получилось. Мадлен улыбнулась:
– Нет-нет, не беспокойтесь, Гюстав только что ушел, он вернется лишь вечером. У него заседание правления «Возрождения», оно, как известно, никогда не заканчивается раньше одиннадцати. И это если он не решит пригласить нескольких друзей в «Кафе де Пари», вы же его знаете, он всегда любил устриц…
Этот ответ сразил Леонс. Мадлен не просто осведомлена так же хорошо, а может, и лучше ее, она говорит так, словно это она жена Жубера, а Леонс просто гостья.
– Присядьте сюда, Леонс, давайте…
Вернулась горничная:
– Хозяйка чего-нибудь желает?
– Да, чаю…
И Леонс, не сдержавшись, добавила:
– Верно, Мадлен?
– Чаю, прекрасно.
Сидя друг против друга, каждая оценивала пройденный чуть более чем за три года путь. Сегодня Леонс роскошно одета, а на Мадлен скромная одежда внимательной к деталям мещанки. Ничего от прежних украшений и безмятежного вида, который был ненавистен Леонс, той уверенности, что мир всегда будет крутиться для них. Но движение вдруг изменило направление. В ожидании прислуги Леонс уставилась на свои ухоженные ногти, ее удивляло, что Мадлен всего лишь смотрит на нее свысока, скорее с любопытством, чем со злобой. Что ей нужно? В тишине, когда каждая размышляла о своем, Леонс вдруг подумала о Поле.
– У него все хорошо, – сказала Мадлен, – благодарю вас.
Леонс подсчитала в уме его возраст. Почему она никогда не посылала ему денег на карманные расходы? Ей ужасно хотелось узнать, в курсе ли мальчик ее предательства.
– Я не сказала ему, что иду к вам, он бы мне позавидовал, уверена в этом…
Подали чай. Леонс решилась:
– Знаете, Мадлен…
– Не вините себя, – перебила ее Мадлен. – Во-первых, слишком поздно, и потом… вы, вероятно, не могли поступить иначе. Я хочу сказать…
