Беседа текла по неизменному руслу. Сначала политика, потом экономика и промышленность. Заканчивали всегда разговором о женщинах. Общим местом, конечно, были деньги. Политика утверждала, что их можно заработать – экономика уточняла сколько, промышленность советовала как, а женщины – каким образом их тратить. Это сборище напоминало одновременно ужин ветеранов войны и конкурс павлинов, все приходили, чтобы распушить хвост.
– Что там со вторым туром выборов? – бросил Саккетти. – Дело в шляпе, друзья?
Никто не знал, о какой именно шляпе идет речь, а потому каждый мог оказаться прав.
– Красная чума стране не страшна. Слава богу, – сказал Жубер, – нам, вероятно, удастся выкинуть всех этих москвитеров из Франции…
– И оплатить долги… – кивнул Саккетти.
В вопросе долга все были единодушны. Какова бы ни была позиция каждого из них по отношению к франку, все сходились во мнении, что государство, у которого слишком много чиновников, неэффективно, затратно, подавляет частную инициативу, все больше душит налогами предприятия и состоятельных людей, которые тем не менее обогащают страну, обремененную послевоенными долгами. Они были уверены, что французское государство стало местным вариантом большевистской системы. Что требуется больше свобод, меньше административных препон, что необходимо отдать долг… Об этом согласно и складно говорили под «сладкое мясо» – зобную железу теленка в белом вине.
Гюстав воспользовался паузой в беседе, чтобы незаметно схватить Саккетти за руку.
– Слушай, старина, что ты думаешь по поводу румынской нефти…
В Министерстве промышленности Саккетти занимался вопросами энергетики, парового и водоснабжения, углем и так далее.
– Лучше обрати внимание на Месопотамию, – ответил тот. – Например, на месторождение в Киркуке. Иракская провинция. Очень многообещающий регион, уверяю тебя.
Гюстав удивился. На бирже румынская нефть вот уже несколько месяцев била все рекорды, акции постоянно росли, Гюстав даже подумал, что опоздал.
– Не могу тебе сказать, откуда мне это известно, – продолжил Саккетти, – сам понимаешь, – (Жубер согласно моргнул), – но, уверяю, румынская нефть очень дурно пахнет. Грязное дело.
– А как же их новый заем!..
– Чтобы уменьшить потери. А поскольку все рады обманываться, акции взлетят. Но лед тронется, и не обойдется без жертв. Поверь мне, старина, будущее по-прежнему за нефтью. Но не за румынской. За ближневосточной. Иракской.
Жубер осмотрительно сказал:
– Но как ты можешь быть в этом уверен, ведь экспертиза еще не закончилась!
– Ну, молись, чтобы она не закончилась слишком быстро и ты успел заработать. Потому что, когда объявят результаты, всякие проныры опередят тебя, и ни капельки нефти не останется, чтобы утолить свою жажду.
Время шло к десерту.
– Естественно, я тебе ничего не говорил.
Это напоминало разглашение профессиональной тайны, но Саккетти подходил к вопросу исключительно формально. Во всей стране дела устраивались именно так, а сейчас еще более, чем когда-либо.
Вздох облегчения – теперь можно наконец поговорить о женщинах. Гюстав понимающе улыбнулся, что приняли на счет его известной целомудренности. Ему нечего было особо сказать, но мысли о нефти погрузили его в мечтательное состояние.
Поль раз десять подряд просил поставить пластинку с несколькими наиболее известными ариями Соланж Галлинато – «Una voce poco fa», «Oh! Quante volte, oh, quante!» и так далее.
Леонс тотчас была отправлена по магазинам пластинок. Продавец из «Мелодии» озадаченно поинтересовался возрастом любителя музыки: восемь? Хорошо, что ему нравится? – Пока неизвестно, он постоянно слушает только одну пластинку, оперную музыку. – Понятно, какой тип оперы ему нравится?
Леонс не знала.
– Комическая опера? – предложил продавец.
Леонс сразу согласилась. Комическая опера – это-то и нужно было Полю.
– Что-нибудь очень веселое!
В «Мелодии» было кое-что повеселее комической оперы, а именно оперетты!
И Леонс выбрала самые привлекательные названия и вернулась с кучей пластинок – от «Веселой вдовы» до «Страны улыбок», захватив и «Парижскую жизнь», все они казались ей ужасно веселыми, и она очень гордилась собой.
Уставший от ожидания Поль с восторгом принял подарки, он горел желанием прослушать пластинки. Мадлен украдкой поставила на столик тарелку с чем-то мутным. И пока Леонс с Мадлен незаметно отбивали ритм, а Влади притопывала ногой в своем собственном темпе, Поль ел и слушал новые приобретения.
Его оставили равнодушным «Кружат в вальсе, кружат гости», потом он долго разглядывал свои ногти, слушая «Ландыши дневные, ландыши любви, ландыши прекрасные цветы…», чуть вздохнул при звуках «Сначала же, месье, вы обняли меня», но на первых нотах «Ах, лети вперед, мой верный мул» не выдержал – м…ма…мама…, пластинку остановили, обошли вокруг коляски, склонились к нему, хотели понять. На это ушло добрых пятнадцать минут. Поль просил, чтобы его отвезли в магазин и он мог сам выбрать.
– Эти тебе не нравятся, дорогой мой?..
Мадлен была в отчаянии. Поль ужасно воспитанный ребенок, совершенно не из тех, кто может прямо сказать что-нибудь неприятное. Он поклялся, что очень-очень доволен – эт…это оч…очень хорошо, но все поняли, что все это никуда не годится. Чтобы успокоить мать, он стал есть яблоко. Мадлен согласилась.
Так что в один прекрасный апрельский день 1928 года Поль вошел в магазин «Пари-Фоно». Когда я говорю «вошел» – это чтобы побыстрее ввести вас в курс дела, на самом деле коляска не проходила в двери, пришлось оставить ее на улице. Влади подхватила парнишку под мышки, как она всегда это делала, и приладила на прилавок, как подставку для книг, рассыпаясь в объяснениях, которые оставили продавцов равнодушными, потому что никто тут по-польски не говорил.
Продавец весь вечер ставил Полю произведения, которые считал самыми лучшими. Влади воспользовалась этим и пошла обжираться булочками со сливками в компании водителя, который давно уже настойчиво напрашивался к ней в комнату с дружеским визитом.
Амелита Галли-Курчи, Нинон Валлен, Мария Ерица, Мирей Бертон… «Мадам Баттерфляй», «Кармен», «Сомнамбула», «Ромео и Джульетта», «Фауст»… Поль сделал выбор, но оказался довольно требовательным. Слушал и тут же резко откидывал голову, продавец со скрипом соглашался, действительно, вибрато слишком рискованное, в другой раз жмурился и втягивал голову в плечи, как будто боялся, что сейчас что-нибудь упадет. Продавец кивал, тут и правда на высоких нотах на четверть тона не дотягивает. Поль купил четыре коробки пластинок. О Соланж Галлинато речи еще не было, имя ее Поль выговорил с большим трудом. Продавец с удовольствием закрыл глаза. Вскоре он добавил еще несколько пластинок – практически всю дискографию итальянской оперной певицы.
Когда пришло время уходить, молодой продавец нырнул под прилавок. А когда появился, то напевал первые такты «Рахиль, ты мне дана небесным Провиденьем…» и протягивал Полю открытку с изображением Соланж Галлинато в роли Рахили из «Иудейки».
