– Помнишь историю имама Хусейна, который ребенком взобрался на спину пророка во время молитвы? – спросил Амар.
– Конечно.
– Как думаешь, почему нам это рассказали?
Отец поднял глаза и тут же опустил.
– Для того, чтобы показать, как сильно он любил своего внука, – пояснил он.
Амар пожал плечами:
– Но что, если эта история должна была показать нам больше? Что, если нам следовало бы взглянуть на нее пристальнее?
Молчание.
– Не знаю, Амар. Я никогда не мыслил так, как ты.
– Я думаю о многих вещах.
Это прозвучало как вопрос, хотя было утверждением.
– Я это знаю.
– Этого достаточно?
– Молюсь, чтобы так и было.
Папа сложил лежавшие на коленях руки и снова разнял.
– Я только хотел, чтобы ты знал: я это помню.
Отец кивнул. Кажется, Амар плакал? Именно поэтому его плечи тряслись? Именно поэтому рука папы гладила его по спине, а сам он притягивал его все ближе? И Амар знал этот запах. Они ехали по длинной дороге, вдоль которой было высажено множество деревьев, было так волнительно – сидеть близко к широкому окну, когда папа перегибался через него, чтобы покрутить ручку. Стекло ползло вниз, ветер бил его по лицу, и он чувствовал этот запах. Теперь отец что‐то ему говорил, и Амар сосредоточился на его словах, пока не разобрал: все хорошо, все хорошо, все хорошо. Он повторял это как молитву.
Как давно он мечтал об этом, не сознавая, что именно этого он и хочет? Все хорошо, сказал отец. Его тяжелая рука двигается по спине Амара, вверх и вниз, и тот понял, что плачет. Он кивнул, упершись лбом в руку папы, и попытался закрыть глаза, но мир стал вращаться еще сильнее. Потом он вспомнил о свадьбе, о свадьбе Хадии, и что приехал он именно поэтому. «Нужно вернуться», – подумал он. Но, должно быть, сказал это вслух, потому что отец покачал головой.
– Это мне нужно вернуться, но тебе не стоит, Амар, – ответил он.
Он напился в хлам. И это будет очевидно каждому, кто на него взглянет. Он кивнул.
– Ты уже уходишь? – спросил Амар.
– Пока еще нет.
– Чего ты ждешь?
Папа не ответил.
– Почему ты это делаешь? – спросил Амар.
– Что именно?
Амар коснулся его брови, провел пальцем по всей длине и обратно.
– Я не сознавал, что делаю это.
– Ты всегда так делал.
– Наверно, просто задумался.
– Я всегда думал, это означало, что ты ужасно зол и даже говорить не можешь, – признался Амар.
Папа покачал головой и снова взглянул на небо, словно искал там что‐то.
– Все хорошо, – повторил Амар слова отца, только что сказанные ему, и коснулся отцовского плеча, потому что даже в темно-синем свете все выглядело так, словно это папа сейчас заплачет.
– Твой отец был хорошим отцом? – спросил Амар, сам не зная, почему спрашивает.
Папа несколько минут молчал, прежде чем ответить:
– Он был очень строгим. Я его боялся. Он умер, когда я был совсем мальчишкой. Поэтому я так и не узнал, были бы наши отношения другими, когда я стал бы старше. Было бы у меня все по‐другому.
– Я похож на него, – заметил Амар.
– Это так.
Папа слегка улыбнулся.
– Ты скоро уйдешь?
– Через минуту.
Оба посмотрели на луну. На крошечные звезды. Амар вздрогнул.
– Не думаю, что смогу добраться туда, – сказал он. – Прости.
– Конечно, ты не сможешь вернуться в зал, Амар. Ты едва сидишь.
– Нет, я имел в виду другое. Вряд ли я смогу добраться туда, где ты бы хотел меня видеть. Не думаю, что я когда‐нибудь там окажусь.
Он сошел с верного пути. Родители дали ему карту и маршрут, а он отказался от всего этого. Теперь его сердце было таким чернильно-темным, что он мог заблудиться, сам того не зная, и, возможно, он уже никогда не сумеет найти дорогу назад.
– Послушай меня. – Отец сжал его руку. – Ты ужасно ошибаешься, Амар. Ты еще никогда так не ошибался. Мы учили тебя, что есть один путь, но есть и другие. Мы не знаем ничего наверняка, мы можем только надеяться. Сколько имен у Бога?
– Девяносто девять.
Он знал это наизусть. Разве это не значило хотя бы что‐то?
– И они все одинаковы?
– Нет.
– Некоторые противоречат друг другу, помнишь? Разве не ты сейчас спросил меня: «Что, если это говорит нам о чем‐то большем? Что, если нам следует взглянуть пристальнее?»
Листья шуршали на ветру. Амар кивнул, шмыгнул носом и вытер его о рукав рубашки.
– Подождем, пока тебе разрешат войти, – сказал папа, будто бы сам себе. – Я подожду.
Он показал на небо, и Амар последовал его примеру и стал смотреть на небо, мимо звезд, мимо более светлого островка Млечного Пути, мимо луны, и, может, Бог был там, а может, и не был, но когда папа сказал ему: «Не думаю, что Он создал нас только для того, чтобы кого‐то навсегда оставить», – Амар поверил ему. Он хотел верить.
Папа открыл бумажник.
– Возьми, – сказал он и сунул пачку банкнот ему в руку.
Он не пересчитал деньги. Пачка была большой.
– У тебя есть где переночевать сегодня? Какое‐то место тут недалеко? Ты сможешь найти дорогу?
Амар не был ни в чем уверен, но кивнул.
– У тебя хватит на такси? – спросил папа.
Он снова кивнул. Папа добавил еще банкноту, сунул ему в руку и согнул пальцы Амара:
– Еще немного – на случай, если это дальше, чем ты думаешь. Должно хватить.
Амар прислонился головой к папиной руке. Папа замолчал. Казалось, оба не дышат. Потом он пригладил волосы Амара, как делала мама, когда он был маленьким.
– Все будет хорошо, иншалла. Но мне нужно вернуться.
Амар чувствовал себя как в детстве, когда папа привозил его в школу и, прежде чем закрыть дверь машины, напоминал: «Тебе придется остаться в школе на весь день. Ты не должен звонить маме и не должен звонить сестрам. Я пойду, а ты останешься».
– С тобой все будет в порядке? Ты хорошо себя чувствуешь? Амар кивнул.
– Это просто… это просто спиртное? – прошептал папа.
Амар снова кивнул.
– Khassam? – спросил папа.
– Khassam.
Они сидели вместе. Потом он моргнул, и папы уже не было рядом. Как‐то ночью, когда он был очень маленьким, еще до того, как Худа начала носить хиджаб, мама рассказала им, как будет на небесах. Все родятся снова, с лицами, какие были у них в юности. Матери и дочери будут выглядеть как сестры, отцы и сыновья – как братья. На небесах никто не старится. Никто не устает. Ни у кого не останется желаний. Повсюду будут течь реки воды, реки молока и меда. Дома будут из драгоценных камней – изумрудов, рубинов и сапфиров. «Но прежде, чем мы доберемся до небес, – сказала она, – настанет день суда».
