Она распустила узел волос, как делала всегда, когда нервничала. Любой перерыв в беседе – и она распускала волосы или, наоборот, сворачивала в узел.
– О чем мы думали? – тихо спросила она, откидывая голову, вытянув шею и обращаясь к небу. – Мы открыто подходили друг к другу, словно сами хотели, чтобы нас увидели. Нам вообще не следовало разговаривать. Если мы хотели сделать все как полагается, следовало бы молча ждать.
Он проследил за изгибом ее шеи до самого воротника блузки, после чего отвел глаза.
– Никто нас не видел. Мне просто было нужно больше времени.
– Значит, ты так и не узнал.
– Что именно?
Она снова взглянула на Амара, словно сам его вид причинял ей боль, и ему вдруг стало страшно услышать ответ.
– Я тоже не понимала, каким образом мама узнала обо всем. Все подробности. Каким образом сумела описать нашу встречу в парке, а потом ударила меня по лицу. – Ее голос дрожал. – Только год назад мама все рассказала мне, посчитав, что открытая рана зарубцевалась, а я только плакала.
Она оглянулась на дверь, ведущую к свадебному залу, опустила глаза на руки, обхватившие колени. Очевидно, раздумывала, говорить ли. Ветер развевал ее волосы. Амар затаил дыхание.
– Твоя мать все узнала, Амар. Она пришла к моей. Велела закончить отношения между нами. Ради нас обоих.
* * *
Где он? Все впечатления от свадьбы затмила тревога за Амара. Ужин закончился, посуду убрали. Хадия и Тарик разрезали торт, который тут же стали раздавать гостям, а Амара по‐прежнему нигде не было. Она не видела его с самого никаха, то есть уже почти час. Для нее важнее всего было его присутствие на семейной фотосессии. Тогда она наконец сумеет заменить тот снимок в рамке, который висел над камином.
– Пойду поищу его, – сказала она Худе.
Люди уже начали вонзать вилки в ломтики торта.
– Мама, – напомнила Худа, – это свадьба твоей дочери. Не забывай об этом.
Но Лейла уже выходила из зала в вестибюль, откуда давно убрали напитки и закуски и где теперь играли дети гостей. Лейла вышла из отеля на парковку и вздрогнула. Здесь явно не стоило искать. Ей пришло в голову поискать в зале Амиру Али. Она снова вошла в вестибюль и, как раз когда решила пойти к Рафику, увидела Амара, шагавшего по длинному коридору. Она поспешила навстречу. Выражение его лица обеспокоило ее. Что‐то неладно. Она пошла медленнее. Когда они почти встретились, Амар заметил мать и поднял руку, словно не позволяя ей подходить ближе.
– Не надо.
– Что случилось? У нас все шло хорошо.
– Разве я ребенок, чтобы присматривать за мной? – рявкнул он таким тоном, что Лейла отшатнулась.
Его глаза словно остекленели. Он вроде чуть пошатывался. Неужели пил? Эта мысль пронзила ее. Она внимательно посмотрела на его лицо. Сделала шаг ближе, пытаясь уловить запах алкоголя. Но от него лишь сильно пахло табаком. Лейла прижала руку к груди сына и попробовала успокоить его. Но он отступил, сбросил ее руку так резко, что звякнули браслеты. Она коснулась своего запястья, потрясенная силой удара больше, чем тупой болью, которую ощутила внутри.
– Амар?!
– Хадия выбирает, с кем ей быть. Хадия выбирает того, кто даже не шиит, и как вы реагируете? Устраиваете ей роскошную свадьбу.
Он рассмеялся неприятным, действующим на нервы, звучавшим на одной фальшивой ноте смехом и обвел рукой все окружающее. Официанты, убиравшие тарелки из‐под торта, проходя мимо, отводили глаза.
– Люди услышат, Амар. Ты кричишь.
– Пусть. Может, хоть тогда ты услышишь мои слова. Тебя заботит одно: что подумают люди, что скажут люди.
Это неправда! Он совсем как его отец – позволяет гневу взять верх над рассудком. Она беспомощно оглядела вестибюль. Те гости, что еще оставались там, посмотрели на них и, перешептываясь, быстро вернулись в главный зал.
– Я сделал ровно то, за что Хадие сейчас устраивают праздник. Нет, я сделал то, что считал таким важным для тебя: выбрал кого‐то из общины. И я любил ее, мама. Я любил ее.
Его голос сорвался до шепота. У нее что‐то оборвалось в желудке. И тут же затошнило.
– О, Ами.
Лейла снова попыталась положить руку ему на грудь, и снова он сбросил ее. Еще один гость глянул в их сторону. Лейла ущипнула себя за переносицу и закрыла глаза. Она не была готова к этому. Никогда не думала, что он узнает – через столько‐то лет. Амар покачнулся.
– Как ты могла, мама? Именно ты, из всех людей? – хрипло спросил он.
Она поступила правильно: эта девушка обязательно бы разбила ему сердце.
– Ты так старательно учился, Амар. Ты был так решительно настроен. Я не хотела, чтобы тебя отвлекали.
– Ты действовала за моей спиной. Разрушила все, ради чего я учился.
Тупая боль в висках превратилась в мигрень. Она снова ущипнула себя за переносицу, чтобы ее не трясло.
– Я не знала, – прошептала она, и это было правдой.
В этот момент к ним подошла Худа, приподняв подол сари, чтобы идти быстрее.
– Что здесь происходит? Люди начинают оборачиваться, – прошипела она.
– Признайся. Признайся, что, будь на моем месте Хадия или Худа, ты отреагировала бы иначе.
– Неправда. Это не потому.
Все‐таки голос Лейлы дрогнул. И она обнаружила, что не может смотреть ему в глаза.
– Оглянись! Оглянись, и поймешь, насколько все это правда. Гостевая книга упала на пол. Столик, на котором она лежала, рухнул, а вместе с ним с грохотом свалилась большая ваза с цветочной композицией. Цветы высыпались. На ковре расползлось темное пятно от воды. Дети, игравшие в вестибюле, уставились на них. Один заплакал, второй, постарше, поднял его. Они все расскажут родителям. Страшный дядька в вестибюле орал на тетушку Лейлу и пнул стол. Вот что они скажут. Лейла не могла двинуться с места.
Худа встала на колени, подняла столик, расправила салфетку, взяла книгу со списком гостей и разгладила страницы. Схватила вазу и попыталась поставить цветы обратно, но они выглядели такими растрепанными, что она спрятала их под столик. Амар, дав выход гневу, немного успокоился, хотя по‐прежнему тяжело дышал.
– Пожалуйста, Амар. Люди сейчас соберутся и будут смотреть. Я думала, что тебе нужно сосредоточиться на занятиях. Ты так хорошо успевал, и я испугалась, что она тебя отвлечет.
– Ты никогда не думала, что я смогу хорошо учиться.
– Sachi, Амар, клянусь, я так и думала.
– Ты не пошла бы к ее матери, если бы считала, что я смогу хорошо учиться, если бы действительно верила в меня. Не стала бы действовать у меня за спиной. Ты бы верила, что все это может быть моей судьбой, моей жизнью.
