Больше он не любит ее.
Он любит только ее.
Он уйдет и никогда не вернется.
Он будет ждать у двери, пока его снова не пригласят войти.
Он снова и снова впадает в крайности, пока окончательно не запутывается, не зная, кто он и чего хочет. Войдя в дом, он опускается на диван рядом с Саймоном и парнем из подвала. Танцы закончились. Люди медленно говорят и негромко смеются в полумраке. Он спрашивает парня из подвала, что тот ощущает после кокса.
– Я вроде как летаю, – отвечает он.
Амару плевать на возбуждение. Он поворачивается к Саймону и трогает пальцем его нагрудный карман, где Саймон держит самый маленький пакет с таблетками.
– Каково это? – спрашивает он. Саймон на минуту задумывается:
– Словно не существует ничего, даже тебя.
Кайл наблюдает за ним с порога. Взгляд у него мягкий. Глаза большие. Амар не может оглянуться на него, хотя сам не понимает почему. Вместо этого он смотрит на свою костяшку, которую растирает большим пальцем, отчего она покраснела.
– Сколько за ничего?
Саймон порывисто кладет руку на плечо Амара и на секунду притягивает к себе, прежде чем отпустить:
– Для тебя, брат мой, в твой первый раз ничего не будет стоить ничего.
Когда Амар оглядывается на дверь, Кайла уже нет. Саймон роняет в его ладонь таблетку, белую и невесомую. Амар думает про себя, что по крайней мере от нее запаха не будет.
* * *
Лейла паркуется в пустом тупике и, хотя знает, что Амар сейчас сдает экзамен по химии, все же оглядывается, прежде чем выйти из машины. Впереди медленно возникает дом Али. Деревья, окружающие его, покачиваются, и этот дом с балконами и рядами сверкающих окон кажется скалой. Каждое собрание общины, которое устраивает Али, было чем‐то вроде постановки и не затрудняло Сииму: она оставалась спокойной, когда прибывали гости. Ее руки всегда были мягкими – она нанимала людей, выполнявших всю работу и обслуживавших гостей за ужином. Сверкающие рождественские гирлянды обвивают каждую колонну и перила лестниц у входа, даже стволы деревьев, ведущих к подъездной дорожке, мигают. В такие ночи это похоже на упавшие с неба звезды. Теперь же дом Али выглядит как любой другой. Лейла останавливается на краю подъездной дорожки. До сих пор она была полна решимости, однако по мере приближения к дому ощущает все более сильный порыв спрятаться в машину и уехать, пока ее не увидели, и это чувство заставляет ее нервничать.
Сиима сказала, что будет дома одна, и, кажется, удивилась, когда Лейла попросила о встрече. Их дружба была рождена обстоятельствами и рутиной – они редко встречались вне мечети или какого‐то мероприятия и никогда наедине. В голосе Сиимы проскользнула тень тревоги, и Лейла с горечью подумала, уж не боится ли она предложения Амире, посланного от имени Амара. Сииме, видимо, будет неловко отказывать. Амира Али получала по десятку предложений после каждого мероприятия, на которое ходила, и Сиима будет жаловаться на это с интонацией всех желающих похвастаться, но якобы страдающих от неудобств.
«И все же Амира твердит, что не готова, – скажет Сиима, в расстройстве подняв руку и энергично жестикулируя. – О чем только думают девушки в наше время! Говорят, что не готовы, словно на свете есть нечто более важное, чего они ждут не дождутся, и только после этого подумают о замужестве».
Лейла ответит фальшивым смехом. Ее дочери тоже получали предложения. Но Амире Али только восемнадцать. Дочерям Лейлы было уже двадцать три и двадцать четыре года, и они с каждым месяцем становились старше. Мысль о том, что надежд на замужество становится все меньше, ее ужасала. Они твердили «еще рано», а также «это не он», не давая никаких объяснений. Каждую ночь она молилась о том, чтобы Всевышний продолжал осыпать их благословениями в виде достойных предложений, и тут же без перерыва молилась о том, чтобы дочери выказали хоть немного рассудительности. Какой смысл в первом без второго?
Час назад она сложила грецкие орехи в прозрачный пластиковый пакет – для сына. Порезала зеленое яблоко. Наполнила его бутылку холодной водой. «Возьмешь на экзамен, – сказала она, протягивая сыну коричневый пакет. – Это даст необходимую энергию, чтобы все сделать как надо».
Он нервничал. Она никогда не видела его таким одержимым своей учебой. Вид сына с книгами под мышкой наполнил ее гордостью. Ее молитвы были услышаны. Он наконец развил в себе ehsas, понимание собственных поступков и их последствий. Она хотела, чтобы он преуспел. Хотела, чтобы ничто не помешало ему стать человеком, которым, как она верила, он способен стать. Пытаясь найти слова для него, она вспомнила фиолетовый свет в его старой классной комнате и того симпатичного, милого учителя, которому удалось, хоть и временно, ободрить Амара.
«Не волнуйся. Это всего лишь тест. Пока ты делаешь все, что можешь, мы будем счастливы». Он медленно кивнул, обдумывая ее слова. Потом снова принял обычный мрачный вид и тихо ответил: «Это не просто тест. Я должен хорошо сдать». Лейла вздохнула. Она просила Рафика перестать давить на него, а Рафик, устав от непослушания Амара и взаимной вражды, напомнил Лейле, что заговаривал с Амаром, только когда это было абсолютно необходимо.
Лейла держала Коран над головой Амара, пока он выходил на крыльцо, держала на удачу и чтоб придать уверенность. Она спрятала глаза от солнца козырьком ладони и провожала его взглядом, прежде чем поехать в дом Сиимы. Он будет не в себе неделю, несколько месяцев, но постепенно оправится. Что такое сердечная боль, которую чувствуешь в юности? Всего лишь мечта. К тому времени, как он станет взрослым, все почти забудется. И что такое сердечная боль по сравнению с публичным унижением? Сердечная боль – быстрое касание пламени. Но когда вся община сплетничает о чьей‐то личной жизни – это все равно что держать руку над огнем, пока не появится ожог.
Она была потрясена и полна отвращения при виде содержимого ящика с памятными сувенирами в шкафу Амара. Она давно знала, что он скрывал что‐то: улыбался, когда звонил его телефон, оберегал его и рявкал что‐то насчет частной жизни, если кто‐то проходил мимо. Было непросто наблюдать, как сын легко идет навстречу греху, она представляла, как невыносимо было бы ей, сделай кто‐то из дочерей то же самое. Почему она не сумела передать одному ребенку то, что смогла внушить остальным? Этот вопрос мучил ее. Все трое слышали те же речи, слушали те же истории, сидели на тех же уроках, а результат…
Лейла стучит кулаком в дверь. Не успела она выдохнуть, как появляется Сиима. Когда они обнимаются, Лейла слышит слабый запах духов. Вслед за Сиимой Лейла проходит внутрь. Вместо семейных фото, которые Лейла развесила у себя дома, семейство Али украсило стены зеркалами в затейливых рамах, бесполезными приставными столиками и картинами, которые не кажутся Лейле красивыми – холсты расписаны красными квадратами, светло-желтыми и черными полосами. Проходя мимо зеркала, Лейла мимоходом ловит взглядом свое отражение, на секунду встревожившее ее.
