– У тебя есть план? – спрашивает она. – Место, куда идти?
– У меня все будет окей.
У нее больше нет денег, чтобы дать ему.
– Ты позвонишь? Если что‐то понадобится.
Он кивает и кривит рот. Сейчас он кажется испуганным мальчиком, принявшим решение, но не знающим, как воплотить его в жизнь. Он стоит в дверях. Вещмешок свисает с плеча.
– Если я смогу заставить себя измениться, Хадия, значит, изменюсь. Если бы я мог стать таким, как ты или Худа, будь у меня выбор, я бы изменился в мгновение ока.
– Знаю, Амар.
– Понимаю, для них это трудно. Но и для меня тоже.
– Может, там, куда ты едешь, будет легче. А может, через несколько месяцев или лет станет легче всем нам.
Он слегка улыбается. Она отвечает улыбкой. Оба замолкают. Она видит, что он мнется, что хочет сказать что‐то и подбирает слова.
– Ты приглядишь за ними? – спрашивает он наконец.
Она понимает, чего он от нее хочет. Быть рядом с родителями, не только чтобы помочь перенести последствия его ухода, но также и в отдаленном будущем, и разве не этого она хотела в юности: стать той, от кого бы зависели родители, потому что не должно быть разницы между дочерьми и сыновьями? Теперь она даже не может смотреть на него, когда кивает. Лишь часто моргает, чтобы не расплакаться. Говорит себе, что, когда он уйдет, она не подойдет к окну, как раньше. Не захочет посмотреть, как он садится в чью‐то машину, зная при этом, что он не попросил ее оставить окно открытым. Она заснет в его постели, а Амар уедет с другом, которого она не знает, уедет в город, названия которого ей не сказал. У него нет времени пройти под Кораном. А она понятия не имеет, нужно ли ему это. Но все же она делает шаг вперед, слегка поднимает палец и спрашивает: можно?
Он кивает. Немного наклоняется, чтобы она смогла дотянуться до него, и закрывает глаза. Она медленно выводит арабские буквы, стараясь писать правильно, жалеет, что не знает молитвы, которую шептала мать, когда писала на лбу сына. Он не отстраняется. Даже выглядит умиротворенным.
– Прошу тебя, Боже, – начинает она свою молитву.
9
ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ ПОСЛЕ ИХ СВИДАНИЯ в туннеле Амар выходит из помещения, где идет вечеринка, и направляется в подвал. Ему хочется немного побыть одному. Вот уже почти три недели, как он ничего не слышал об Амире. Каждый день он просыпался в надежде, что она нарушит молчание. Но к ночи все становилось ясно. В подвале он наблюдает, как мужчина орудует кредитной картой так быстро, словно рубит пыль, после чего спешно высыпает кокаин аккуратной линией, и Амар встревожен внезапно появившейся мыслью: «Я бы попробовал все, только чтобы больше не чувствовать того, что чувствую сейчас».
Он знает, что, если не попытается вновь завоевать Амиру, она будет потеряна для него, да и он тоже будет безнадежно потерян. Сверху доносится такая громкая музыка, что ритм отдается у него в животе. Люди танцуют в темноте, пропахшей потом, и он проходит мимо них, пока не отыскивает Кайла, водителя, всюду сопровождавшего их.
– Не можешь увезти меня куда‐нибудь? – спрашивает Амар и даже добавляет «пожалуйста».
– Скажи, что дело не в ней, – отвечает Кайл.
Все его приятели упоминают об Амире как о «ней». Они стараются не говорить ничего негативного, но ясно дали понять, что думают об этом: Амар и Амира никогда не станут парой.
– В ком же еще? – бурчит Амар.
Кайл покачивает головой:
– Говорил я тебе, ничего в ней хорошего нет. Оставайся здесь.
Песня меняется. Люди из другой комнаты радостно вопят. Ритм барабаном отдается в его теле.
– Ладно, – соглашается Амар. – Попрошу Саймона. Он отходит, но Кайл хватает его за руку и удерживает.
– Саймон тоже не поможет тебе. Пойдем.
Они выходят в ночь. Зрение у Кайла как у оленя, и, может, потому Амар почти незамедлительно ему доверился. Кайл и Саймон были друзьями с детства, но последнее время отношения у них стали портиться. Кайл считал, что Саймон потерял всяческую осторожность, принимая и продавая «болеутоляющие». Саймон даже предложил снабжать Амара, но тот покачал головой. «Достаточно виски и травки, – сказал он. – Ничего более затейливого мне не нужно».
Амар садится в темно-синюю машину Кайла и говорит, куда ехать, а сам прислоняется тяжелой головой к стеклу.
– Послушай, я много лет любил Саймона как брата. Но он мне больше не нравится. Он всегда был кем‐то вроде дурачка. Ты не дурачок, Амар. Мы все это знаем. Но если порядочный парень слушает идиота, кто он сам в таком случае?
– Спасибо за комплимент, – мямлит Амар, читая названия улиц, пока не встречает знакомые.
Но что‐то в словах Кайла задевает его. Напоминает об изречении имама Али, которому научила его мать. О том, как важно выбирать правильных друзей, что именно друзья – самое истинное отражение твоего «я».
– Ясно, что ты ее любишь. И мне жаль, что у тебя разрывается сердце. Правда жаль. Но ты просто не можешь явиться в ее дом в такой час. Ты ее напугаешь. И может, не помнишь, что говорил мне недавно: ей нужен кто‐то более простой и прямой. И к тому же религиозный. Взгляни на своего старика. Сам говоришь, что тебе достаточно трудно порвать с семьей, а как ты собираешься с ней порвать, если свяжешься с такой девчонкой, как эта?
Они почти подъехали к ее дому. Он садится прямее, и ремень безопасности натягивается.
– Я согласился везти тебя сюда. Самое малое, что ты можешь сделать, – послушать меня, – продолжает Кайл.
– Я слушаю, – рявкает он. – Но не жду, что ты поймешь. Когда я с ней, кажется, что могу жить этой жизнью. Могу быть тем, кто я есть. Вроде как могу. А на самом деле нет. Мне безразлично все это.
Амар не ждет понимания от Кайла. Потому что сам не совсем понимает. Знает только, что, будь он с ней, сумел бы стать мусульманином. Мог бы постараться сделать все, мог бы набраться опыта, если это слово – «опыт» – означает попытки, провалы и решимость попытаться снова. Иногда он подозревал, что борется не столько с ней, сколько с тем, что будет представлять его жизнь с ней: респектабельность. Невестка, на которую его родители станут смотреть, сияя от счастья. Конечно, сейчас ему сложно оставаться с родителями с глазу на глаз, но с Амирой у него есть возможность превратиться в истинно верующего: он обзаведется детьми и будет возить их в воскресную школу, еженедельно ходить в мечеть, показываться на мероприятиях общины, раскатывать молитвенные коврики, никогда не набивать холодильник пивом. Будь она той, с кем он станет просыпаться по утрам, он сделал бы все на свете. И тогда рано или поздно отец начал бы его уважать. Он чувствовал себя дамбой, которую вот-вот прорвет, и хотел, чтобы Амира, что, возможно, с его стороны нечестно, удерживала его от прорыва.
– Жвачка есть? – спрашивает он.
