Она хотела иметь еще одного сына, чтобы у Амара был брат. Считала, что брат позволит Амару не так остро чувствовать одиночество. В первую неделю после выкидыша она была уверена, что он чувствует ее скорбь. Что он обнаружит ее сидящей за кухонным столом, когда она будет смотреть в окно на сад, не желая и не имея сил выполнять домашние обязанности, пусть и самые простые: помыть посуду, приготовить обед, даже съесть завтрак, который так любезно поставил перед ней Рафик, прежде чем уехать на работу. Амар молча подойдет, заберется к ней на колени, положит голову на грудь и посмотрит на мать большими карими глазами.
– Сможешь сохранить мамин секрет?
– Смотря какой.
Она видит его лицо перевернутым. Его улыбка кажется незнакомой. Она укоризненно цокает языком. Как рассказать Амару, не причинив ему боли?
– Когда‐то у меня мог быть ребенок. После тебя.
– Ты хотела, чтобы он был?
– Он был. Просто не родился.
Амар садится. Смотрит на нее.
– Не помню, – отвечает он, качая головой.
– Никто из вас не знал. Хадия и Худа до сих пор не знают. Первые несколько месяцев мы с Рафиком хранили это в тайне, надеясь, что это защитит нас от дурного глаза.
Амар молчит, слушая ее объяснения, теребит рубашку, словно пытаясь порвать. Она удивлена тем, что использует медицинскую терминологию, хотя даже не думала, что запомнила все объяснения доктора. Голос у нее бесстрастный, словно она отрешилась от собственных чувств, чтобы он смог оценить случившееся объективно, без лишних эмоций.
– Я назвала его Джаффер, – говорит она, и в этот момент ее голос наполняется чувством, а то, о чем она говорит, снова становится ее личной историей, ее болью. – Я хотела, чтобы ты знал.
Он прислоняется головой к ее плечу и не поднимает глаз, когда она рассказывает, как Рафик на несколько ночей оставил их в доме тетушки Сиимы, заверив Лейлу, что дети семьи Али почти ровесники ее детей и что если у них будет компания, то они не будут так сильно скучать по матери. По пути домой из больницы Лейла смотрела на Рафика и не находила утешения. Она осталась одна в пустом доме. Она очень хотела, чтобы детей привезли домой, хотя Рафик считал, что она должна отдохнуть, не выполняя никаких обязанностей. Она рассказывает Амару о женщине в мечети, сын которой носил то же имя – Джаффер. Как она бывает поражена, когда это имя произносят вслух. Или как в продуктовом магазине она болтает с продавцом, он спрашивает, сколько у нее детей, и она ловит себя на том, что едва не произносит «четверо».
– С тех пор твой папа ни разу не спросил меня об этом.
Это уже слишком напоминает жалобы на мужа. Большего она не может высказать сыну. И вообще никому. Но когда Амар поднимает голову и смотрит на нее, его глаза горят гневом.
* * *
Услышав о смерти старшего Али, Хадия все три дня до похорон отказывается пить воду. Так она соблюдает траур и держит это в секрете. Она не плачет – это выдало бы ее. Она его любила. Любила по‐своему, тихо и молча.
В день похорон она лежит на кровати и ждет, когда ей позвонят и скажут, что пора. Слава Аллаху, что сейчас каникулы и она дома. Всего неделю назад мама устраивала чествование дочери. Она сможет и дальше учиться на медицинском факультете университета. После того как чтецы закрыли книги стихов, все собрались на ланч в саду. Там Хадия в последний раз видела живого Аббаса Али. Он был в белой рубашке. Стоял в компании Амара, прислонившись к стене дома. Оба смеялись над какой‐то шуткой, которую Хадия не расслышала. Он снова отрастил волосы. Как в девять лет, когда командовал играми «захват флага» и салочки на задних дворах их домов. Сегодня он будет похоронен. А через два дня ей придется сесть в машину и ехать долгие пять часов, крепко сжимая руль. Нужно вернуться в школу и каким‐то образом продолжить учиться. Начать новый семестр. Жизнь пойдет дальше, словно ничего не случилось, и это казалось самым невероятным.
Она боится увидеть его тело, удостовериться в необратимости смерти. Вся община отказывается верить. Такая внезапная смерть. Он был так молод. Он был тем, кого любили все: старики, дети… Он занимал место в потаенном уголке сердца каждой молодой женщины.
Вентилятор вращается медленно, и Хадия пытается сосредоточиться на одной лопасти. Наблюдает, как она вертится и вертится. Она думает о мигалке скорой, которая прибыла слишком поздно. Об осколках стекла, усеявших бетон, о его сестре, колени которой подогнулись, когда она услышала новость. Она знает перекресток, куда люди приносили букеты и оставляли у знака «стоп», привязывали к столбу воздушные шары, оставляли письма на ближайших металлических воротах. Края бумаги хлопали на ветру.
В машине было четверо молодых людей. Аббас Али и его друзья по местному колледжу. Все погибли. Кроме одного, на заднем сиденье, который был пристегнут ремнем. Будь у нее другой характер, наверняка хватило бы храбрости найти его, сесть рядом и спросить, о чем говорил Аббас той ночью. Выживший еще лежал в больнице. Говорили, что состояние у него не слишком хорошее. Хадия гадает, каково это – сесть в машину с лучшими друзьями и быть единственным, кто ее покинул.
Она отворачивается от вентилятора, убежденная, что из‐за него ее тошнит, и вот оно, крошечный кусочек обертки от жвачки все еще приклеен к потолку с того момента, как она, совсем еще маленькая девочка, встала на цыпочки на кровати и прилепила его туда. Она нарисовала на обертке маленькую клубничку. Почти десять лет назад. Она забыла об этом – посматривала время от времени, и это всегда казалось ей глупым, даже постыдным. Словно она уподоблялась тем девочкам, которые писали в тетрадках «миссис» перед фамилиями своих очередных увлечений. Но почему‐то она так и не решилась снять обертку. Она уже не помнит, по какому поводу он дал ей жвачку. Помнит только легкое царапанье его ногтей по ее ладони.
Во время последней встречи они поговорили. Но каждый раз, когда она возвращалась к этому разговору в памяти, он терял часть своей достоверности. Он уже становится далеким прошлым.
Все собрались тогда на их заднем дворе. Люди едят вместе, смеются вместе, садятся в ряд, чтобы вместе помолиться. Хадия сидела на колючей траве и удерживала на бедре тарелку с едой. Худа прислонилась к ней. Потому что всегда была такой счастливой и очень нежной первые несколько дней, когда Хадия приезжала домой. Она видела, как старший Али накладывает гору еды на свою тарелку, и втайне удивлялась тому, что мальчики из общины просидели со всеми вместе целый час, ни разу не исчезнув, как это происходило обычно, когда от вернувшихся мальчишек едва уловимо пахло сигаретным дымом, а девочки завистливо закатывали глаза. Даже Амар приложил некоторые усилия, чтобы одеться и причесаться, и сейчас выглядел поразительно похожим на снимки отца в его возрасте. Она помнит, как подумала тогда: может, это значило для них быть почти взрослыми. Почти, но не совсем.
Она поднималась по лестнице, чтобы немного отдохнуть ото всех, но тут ее окликнул старший Али. Она схватилась за перила, повернулась и оказалась на две ступеньки выше его. Улыбнулась тому, что словно стала выше. Теперь их глаза на одном уровне.
