Амара охватывает восторг. Волшебство их встреч никогда не исчезнет. Правда, ей приходилось долго ехать по парку на велосипеде по длинной извилистой дороге, но она обрадовалась, когда он это предложил. «Приятно наблюдать за тобой, – как‐то заметила она, – видеть, как ты держишься, как говоришь, как тщательно обдумываешь, что сказать».
Сегодня, когда он приближается, она высовывает голову из‐за их дерева. Он не окликает ее – это может ее рассердить. Вместо этого он поднимает руку в знак приветствия, и ветерок доносит ее смех. Она расстелила флисовое одеяло, придавив его камешками по углам. Открытый пластиковый контейнер полон ежевики и зеленого винограда. В другом – маленькие морковки. Под ее нижней губой – капелька ежевичного сока. Он хватает морковку и достает свой собственный вклад в пикник: две пластиковых вилки и салат с пастой, который готовил целый час, после того как прочитал три различных рецепта и собрал воедино те ингредиенты, что показались ему лучшими.
– Мама и папа пришли ко мне с предложением вчера, – говорит Амира, когда в разговоре повисает пауза.
Она рассматривает свои руки. Перекатывает виноградину между большим и указательным пальцем.
– Я, конечно, сказала «нет».
Она быстро смотрит на него и тут же отводит глаза. Это не первое предложение. И не последнее. Она молода – всего семнадцать, – но такие девушки, как она, как правило, не задерживаются в невестах долго, и к восемнадцати у них уже есть мужья. Предложения обычно исходили от мужчин старше Амара и куда более успешных: докторов, адвокатов, из богатых семей с хорошими связями и безупречной репутацией. Он знал, как это бывает. Его сестры много лет отвергали все предложения, и родители это терпели только потому, что Хадия училась в медицинской школе, а Худа настаивала на том, что не хочет опережать сестру.
Он поднимает с земли веточку, ломает надвое, потом на четыре части и пытается поломать на восемь частей, но обломки слишком короткие, и ничего не выходит. Амира предлагает ему горсть ежевики, но он больше не голоден. Он ловит падающий лист, сует в карман. Вернувшись домой, он положит этот листок в ящик с памятными сувенирами. Когда‐то ящик был набит баскетбольными карточками и его дневниками, теперь же – сувенирами-напоминаниями об Амире, ее письмами и фотографиями. Конечно, хранить все это – большой риск. Но на ящике есть замок, и Амар спрятал его в самую глубь шкафа.
Ужасно снова и снова понимать: единственное, что отделяет момент, когда все тело еще гудит от сознания ее близости, и этот удар, ее жизнь с другим, ее судьба, которая может решиться так внезапно, – неизменное решение Амиры отказываться от всех предложений. Каждый раз, когда Амира приходила к нему с новостями о новом поклоннике, он притихал, невзирая на то, жаловалась ли она, шутила по этому поводу или описывала разразившийся в доме скандал, когда она в очередной раз говорила «нет».
Когда они стали встречаться постоянно, когда чувства, которые они питали друг к другу, стали более определенными, он пообещал, что придет к ее порогу, когда станет человеком, которого ее отец посчитает достойным своей дочери.
– Я все сделаю как нужно, – клянется он. – Все сделаю правильно ради тебя, ради нас. И они не заподозрят, что мы любили друг друга.
Иногда она переживала, что они сделали ошибку – очертя голову ринулись в их общую тайну. Что лучше было бы не грешить, не обманывать, что Бог смотрел бы на них благосклонно, если бы они помнили о нем и родителях, и что в этом случае он даровал бы им хороший qismat, счастливую судьбу. Она предавала родителей своей верностью ему, рискуя навлечь на них бесчестье только тем, что пришла сюда на свидание. Но он заверял, что все будет хорошо, что он всего лишь хочет проводить с ней как можно больше времени, если это возможно. Она смотрела на него с выражением такой беспредельной веры, хотя сам он не был так уверен в том, что ему все удастся: закончить общинный колледж, перевестись в хорошую школу, заставить себя изучать то, во что он вовсе не хотел вникать; не знал, сумеет ли преуспеть, получить перспективную и многообещающую работу. Но он попытается. Потому что это самый надежный шанс завоевать уважение ее родителей. Потому что это будет означать, что он не обманул ее доверие.
– Я не знаю, как другие делают это, – говорила она. – Никогда не хотела выйти замуж подобным образом. За того, кому достаточно было увидеть мое фото, чтобы сделать предложение. За того, кто уже принял решение, и не важно, что я сделаю и чего не сделаю, что скажу или не скажу, – он готов жениться. Я хочу, чтобы он женился на мне, потому что я – это я. Потому что я именно это сделала, сказала и подумала. И я хочу знать, что он – это он не из‐за его работы или прекрасной семьи, а из‐за того, как он относится к миру, как идет по этой жизни.
Амира – это Амира потому, что она так мыслит. Потому что в один момент она способна быть ужасно бестолковой, а в другой – сдержанной и внимательной, и он никогда не мог понять, как ей удается без всяких усилий переходить от одного «я» к другому. Амира – это Амира потому, что ни в одной комнате не было света, пока она туда не входила. Если не будет Амиры, не будет никого. Она обладала аурой и уверенностью той, кого так любили все, знавшие ее, и излучала эту любовь, даже когда оставалась одна, и любой незнакомец, который встречал ее, не мог не поддаться чарам, которыми она, сама того не зная, владела.
– Может, не так уж плох этот порядок, просто для меня не работает. Для других – возможно, но не для меня.
– Был скандал? – бормочет он наконец.
Она смотрит на свои руки. Тянется к другой виноградине. Откусывает половину и вытирает сок с нижней губы костяшками пальцев. Он видит, что она тщательно подбирает слова.
– Папа обижен, потому что это сын его старинного друга, а я даже слышать ничего не захотела.
– Они спрашивали почему?
– Я сказала, что не готова. И ничего не могу решить. Она поворачивается к нему и улыбается краешком губ:
– Ты уже записался на занятия? Знаешь, какие зачеты должен сдать в этом семестре, чтобы быстро перевестись?
Голос у нее чуть повеселел, в нем кроется напряженная надежда.
Ничего он не сделал. Но все же кивает. Его четвертая ложь за это лето. Но это была не ложь. Или, по крайней мере, не злостная ложь. Просто информация, которую он утаил. Как те ночи, когда он тайком удирал из дому, чтобы веселиться на вечеринках у приятелей. Она обидится, если узнает. Она никогда не упрекала и не судила его, но часто говорила, какого будущего хочет. Она строила планы. Амар позволил ей поверить в то, что он больше не пьет и не курит. В каком‐то смысле это было правдой. За месяцы, прошедшие после смерти Аббаса, до того, как он и Амира признали все, что происходит между ними, он уходил из дому посреди ночи с единственным намерением как можно быстрее изменить состояние разума, изменить любым способом. Туда его гнал гнев. Одному Богу известно, что тянуло его назад. Теперь он редко пил, и травка была всего лишь способом почувствовать, как разум будто пролетает сквозь мгновение или, напротив, замедляется, чтобы сосредоточиться на нем.
