Рафик шевелится. Лейла закрывает глаза, не желая, чтобы он проснулся и поймал ее взгляд. Почему мы смущаемся порой, проявляя заботу о близком, выражая любовь, привязанность, а временами страсть? Даже перед мужем она стесняется выражать эмоции открыто.
– Пора? – спрашивает он.
Как он узнал, что она проснулась?
– Думаю, пора.
Она встает, чтобы разбудить девочек. В глазах темнеет, и она стоит неподвижно, прижав пальцы к векам, пока зрение не возвращается. Должно быть, это стресс, что естественно: вся семья привыкает к новому дому и новому городу, постепенно знакомится со здешней общиной, члены которой ходят в местную мечеть. Хадия только начала ходить в подготовительный класс, три дня в неделю по три часа, но все же пустота в доме для Лейлы внове.
Стоя в дверях, Лейла смотрит на девочек, лежащих в общей спальне. «Кто я без них?» – гадает она. Она так привыкла к этому: лицо мужа по утрам, шаги дочерей днем.
Девочек легко разбудить. Она счастливая мать. Дочери не сопротивляются, не хнычут. Стоит лишь войти и стянуть с них одеяла, и они начинают моргать и тереть глаза.
– Вставайте, вставайте, – поет она и наклоняется, чтобы поцеловать Хадию в лоб, щелкает ее по носику.
Хадия садится и зевает. Лейла напоминает дочери, что та следит за утренним режимом сестры: умыться, почистить зубы, расчесать волосы, переодеться в вещи, которые Лейла уже выложила на кровати детей. Хадия кивает. Она мамина маленькая помощница и хватается за любую возможность это доказать.
– Мама, папа сегодня уезжает? – спрашивает она с растерянным видом, словно только что вспомнила.
Хадия рассматривает свои ногти, которые мать позволила ей накрасить несколько дней назад, перед первым днем занятий в подготовительном классе. Теперь ярко-розовый и темно-фиолетовый лак почти облупился. Хадия скребет один ноготь другим, сдирая остатки лака, и Лейла накрывает ее ручку своей, чтобы помешать.
– Все будет хорошо, – медленно и тихо повторяет она. – Вот увидишь. Мы займемся чем‐то интересным.
Хадия всматривается в лицо матери, пытаясь определить, правду ли та говорит или просто пытается ее утешить. Девочка умна для своего возраста, восприимчива и легко поддается эмоциям. Лейле придется быть осторожной.
Поняв, что она глядит на мать слишком пристально, прямо-таки уставилась, а это нехорошо, Хадия кивает и спрыгивает с кровати, чтобы разбудить Худу.
Лейла спускается вниз. Она прислушивается к звукам просыпающегося дома, наполняя пластиковые контейнеры ломтиками груши или гроздьями винограда, а еще пригоршнями крекеров «Голдфиш» и коробочками с соком; заворачивает в тонкие лепешки жареную окру
[6], а лепешки – в шуршащую серебристую фольгу. Слышно, как Худа прыгает с кровати на пол. Должно быть, уже оделась. Она любит одеваться, стоя на кровати, за что Лейла часто ее ругает. Так недолго и упасть. Отдаленный шум воды в душе постепенно затихает: должно быть, Рафик закончил мыться.
Три коричневых пакета с ланчем выстроились в ряд, и Лейла дает себе передышку, выглянув в садик за окном – цементный островок, где девочки прыгают через резиночку. Здесь много высокой, неухоженной травы и одинокая слива в дальнем конце. Ей так понравилась эта слива, еще когда они только переехали. Грела мысль, что теперь она владелица земли, где растет дерево, которое будет приносить плоды.
Топот на лестнице. Она знает, что это девочки бегут к ней, и поворачивается как раз в тот момент, когда они врываются в столовую. Впереди Хадия. Худа мчится за ней. Она тяжело дышит и явно расстроена поражением.
– Не бегите, – напоминает она тихо, потому что кричать смысла нет.
Гонки закончились, девочки взбираются на стулья. Хадия снова выиграла. Лейла накладывает кукурузные хлопья в одинаковые розовые миски и ставит их перед девочками. Худа жалуется. Хадия проливает молоко на футболку. Лейла сосредоточенно режет на весу банан в миску Рафика. Каждый раз, когда тупое лезвие ножа для масла касается ладони, она надавливает на него, ощущая крохотные зазубринки.
Когда они купили дом и впервые осматривали его, Рафик притворился, будто они случайно набрели на него. «Думаешь, дверь откроется?» – спросил он у Хадии, когда они остановились на подъездной дорожке. Они только что слушали кассету с записью пения Нусрата Фатеха Али Хана, и Лейле понравилось, как настроение Рафика сразу улучшилось. Хадия смотрела на него с детского кресла, недоверчиво и одновременно восторженно: достаточно взрослая, чтобы распознать игру, и все же маленькая, чтобы позволить себя одурачить. Рафик посадил Хадию себе на плечи. Хадия обожала, когда он так делал. На ее лице сияли любовь и изумление, но и некоторый страх тоже.
«Папа, не надо… что, если это опасно?» – «Не волнуйся, – заверил он, – ты же доверяешь своему папе, верно?» Она подождала долгую секунду, прежде чем кивнуть, и вот так сюрприз – дверь открылась! Подумать только, как пусто и тихо в доме! «Здесь никто не живет», – прошептала Хадия, настороженная, но заинтригованная. «Ты совершенно права, Хадия, – похвалил он. – Умница». Она просияла.
Рафик останавливался в каждой комнате. «Кухня», – пояснил он Хадие, и она кивнула. «Место, где будет стоять кухонный стол», – продолжал он, показывая на пустое место под креплением для люстры, а почти трехлетняя Худа смотрела на все со скукой и сосала большой палец, который Лейла всякий раз не ленилась вынимать у нее изо рта.
Рафик повел их прямо на задний двор – в их старой квартире был только маленький балкончик, – и Лейла хотела перехватить Хадию, когда он повернул ручку, чтобы открыть раздвижную дверь, но он осторожно придержал дочь одной рукой. Лейла последовала за ним. Хадия крепко обнимала отца за шею. Они шли по траве, и Рафик один раз покружился, а Хадия хихикнула, и, возможно, Лейла на мгновение пожалела, что не ее он ведет по новому дому с такой любовью, как Хадию. Но это глупо: дарить Хадие любовь – все равно что дарить любовь ей, Лейле.
Когда они добрались до конца дворика и обернулись, чтобы взглянуть на здание, Рафик помедлил, посмотрел на дочь и спросил: «Тебе нравится дом?» – «Да», – ответила Хадия и оперлась подбородком о его макушку. Ее волосы упали ему на уши. «Могла бы ты жить здесь?» – спросил он, и Лейла подумала, что это очень мило: они уже купили дом несколько недель назад и сегодня получили ключи, но он представлял все Хадие так, словно они оказались здесь по чистой случайности и, если она скажет «да», он немедленно передаст ей дом во владение. Лейла надеялась, что она скажет «да».
«Полагаю, что так», – ответила Хадия. Рафик резко поднял и опустил плечи, как делал всегда, когда она была немного младше и он изображал лошадь или вертолет, а Хадия засмеялась. Смеялась она безудержно, заливисто. «Полагаешь? Полагаешь?» Рафик потянулся к сливе на дереве, сорвал одну для Хадии, вложил ей в руку: «Это твое». – «Слива?» – «Все, что видишь». Он снова закружил ее. Кивком показал на пустой дом. Поставил Хадию на землю, поднял Худу и спросил: «Слышала, Худа-джан? Этот дом твой».
