– А как с провиантом? – спросил бригадный генерал.
– Вельд для них – полная провианта кладовая, каждая ферма – прибежище.
– А где они будут брать боеприпасы, оружие, одежду? – упорно гнул свое бригадный генерал.
– Каждый убитый или захваченный буром в плен британский солдат обеспечит его новенькой винтовкой системы Ли-Метфорда и сотней зарядов к ней.
– И как долго они смогут так жить? – снисходительно, как малому ребенку, задал вопрос Гарри. – И как далеко они смогут от нас спрятаться?
Ища поддержки, он оглядел остальных, но все смотрели на Шона.
– Вельд широк, и спрятаться в нем легко. – Шон обернулся к нему как ужаленный: его поразил тон, которым говорил с ним брат. – Да боже мой, ты же знаешь их не понаслышке. Они привыкли к трудностям – это их образ жизни. Гордость, чувство собственного достоинства – вот что поведет их вперед.
– Хорошенькую картину вы тут перед нами нарисовали. – Гарри слегка улыбнулся. – Нечасто встречается среди рядового и сержантского состава армии столь глубокое понимание военной стратегии.
Он снова повернул голову туда, где сидели высшие чины, тем самым подчеркивая, что Шона из разговора исключает:
– Так вот, генерал Эйксон, как я уже говорил, я считаю…
– Одну секунду, полковник, – перебил его Эйксон, в свою очередь исключая из разговора его самого, и снова повернулся к Шону. – Если бы вы стояли во главе армии, какой план действий могли бы вы предложить?
Сидящий напротив Гаррик Кортни кашлянул, давая всем остальным понять, что сейчас его брат сядет в калошу. От Шона это не укрылось.
– Проблема упирается в один простой факт. Мобильность отрядов противника, – сухо заявил он.
– Ваша проницательность делает вам честь, – пробормотал Гарри.
– Первоочередная задача – обнаружить и локализовать врага, а потом измотать его, – продолжал Шон, стараясь не обращать внимания на насмешки брата.
– Локализовать?! – выпалил вопрос бригадный генерал.
– Да. Удерживать его в ограниченном пространстве, – пояснил Шон.
– Каким образом?
– Скажем, устройством ряда фортификационных сооружений, – предположил Шон.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь… так вы предлагаете разделить необъятные просторы вельда на загоны и пасти врага, как фермеры – рогатый скот? – продолжая улыбаться, проговорил Гарри.
– Оборонительные блокгаузы вдоль железных дорог доказали свою эффективность. Почему бы не понаставить их и в открытом вельде? Каждый раз, когда противник будет проходить между блокгаузами, их гарнизоны смогут атаковать и наносить ему потери, а кроме того, будут точно определены координаты его местонахождения.
– Потребуются огромные расходы, – заметил Эйксон.
– Не такие большие по сравнению с пятилетним содержанием армии в четверть миллиона солдат под ружьем, – сразу отмел это возражение Шон; он давно уже размышлял об этом, идей ему было не занимать. – В пределах определенных территорий в проведении рейдов на коммандос противника можно использовать хорошо вооруженные конные отряды, обеспеченные бесперебойным снабжением и поддержкой артиллерии. Они могли бы устраивать засады, наносить противнику ряд непрерывных и безжалостных ударов, оттесняя его на линию блокгаузов, изматывая неприятельских лошадей, не давая врагу ни минуты покоя, используя его же тактику мелких стычек и схваток. В общем, против коммандос надо использовать отряды контркоммандос.
Эйксон задумчиво кивнул.
– Продолжайте, – сказал он.
– Затем надо провести чистку всех ферм, – уже без оглядки продолжал Шон. – Убрать оттуда женщин и стариков, которые кормят отряды коммандос. Заставить противника действовать в полном вакууме.
В последующие годы Шон очень жалел о том, что поддался порыву и произнес эти слова. Возможно, Китченер выжег бы эту землю и сам, без его подсказок, зато совесть Шона не страдала бы от осознания, что он приложил руку к организации концентрационных лагерей, и он не испытывал бы той горечи, с которой прожил остаток жизни, безуспешно пытаясь хоть как-то подсластить ее. Впрочем, кто его знает? Он был пьян и зол тогда – хотя и это оправдание не успокаивало его.
Сейчас же Шона вдруг охватило ощущение душевной пустоты, словно он уже предчувствовал, что посеял какое-то чудовищное семя. Он погрузился в тяжелое, задумчивое молчание, а остальные уже горячо обсуждали его идеи, пытались их развивать, строили планы на будущее.
Когда обед закончился и они перешли к кофе, Шон сделал еще одну попытку сломать стену между собой и братом. Подавив гордость, он подошел к нему.
– Прошлым месяцем я был в Ледибурге, – обратился он к Гарри. – Там у них все хорошо. Ада пишет, что…
– Я каждую неделю получаю письма не только от жены, но и от мачехи, а также от сына. Все последние новости мне прекрасно известны. Спасибо, – проговорил Гарри, не глядя в глаза брату.
– Гарри…
– Извини.
Гарри коротко кивнул и захромал прочь, предпочитая беседовать с равными ему по чину. Общаться с Шоном он упорно не желал.
– Кэнди, пошли домой, – сказал Шон.
– Но, Шон…
– Пошли, пошли.
В ту ночь Шон долго не мог сомкнуть глаз.
41
Штаб-квартира командующего восточным сектором со всеми удобствами расположилась в кабинетах пивоваренной компании на Плейн-стрит. Когда прибыл Гарри, майор Петерсон уже поджидал его.
– Я посылал за вами два часа назад, сэр.
– Мне нездоровилось, – ответил ему Гарри.
– Старина Эйк сейчас не в том настроении, лучше не заставлять его ждать. Пойдемте.
Шагая впереди, Петерсон провел Гарри по коридору. Мимо шныряли туда-сюда вестовые. В самом конце коридора располагалась дверь. Постучав, Петерсон открыл ее. Эйксон поднял глаза от бумаг.
– Полковник Кортни, сэр, – доложил майор.
– Благодарю вас, Петерсон. Входите, Кортни.
Петерсон закрыл за собой дверь и оставил Гарри стоять на толстом персидском ковре перед рабочим столом Эйксона.
– Кортни, я посылал за вами два часа назад.
Эйксон слово в слово повторил замечание, только что сделанное Петерсоном; Гарри беспокойно переступил с ноги на ногу.
– Я не очень хорошо себя чувствовал, сэр. Посылал за врачом.
Эйксон покрутил седой ус, внимательно разглядывая темные круги под глазами Гарри, его бледное как мел лицо.
– Садитесь, – приказал он.
Гаррик сел. Эйксон молча продолжал смотреть ему прямо в лицо. Но Гаррик старался избегать его взгляда. После ночной попойки голова у него раскалывалась, кожа стала сухой и болезненно чувствительной; он беспокойно ерзал на стуле, сжимая и разжимая пальцы лежащей на коленях руки.
