Шон и Кэнди вернулись наконец к столику. Они чему-то смеялись, глядя друг на друга, потом он подошел к стулу Катрины и опустил руку ей на плечо. Она отстранилась, но Шон, казалось, ничего не заметил. Всем было весело, все наслаждались обществом друг друга. Все, кроме Катрины. Гарри и Дерек продолжали соперничать между собой за внимание Кэнди. Шон продолжал громко смеяться, Кэнди сияла не хуже украшавших ее бриллиантов. Шон поминутно поворачивался к Катрине, стараясь вовлечь ее в разговор, но Катрина упрямо противилась и молчала. Теперь она ненавидела их всех. Даже Шона. Она больше не была в нем уверена, это случилось с ней в первый раз: она ревновала и страшилась за него. Катрина сидела, уставившись на свои руки, лежащие перед ней на столе, – они казались ей немыслимо худыми, костлявыми, обветренными и красными от солнца, такими некрасивыми по сравнению с руками Кэнди. Она быстро убрала их на колени и наклонилась к Шону:
– Прошу тебя, давай вернемся в гостиницу. Я плохо себя чувствую.
Шон прервался на середине пространного рассказа и заботливо и вместе с тем встревоженно посмотрел на жену. Уходить ему не хотелось, но он понимал, что она еще очень больна. Колебался Шон только секунду:
– Конечно, радость моя, прости меня. Я совсем не понимал… – Тут он повернулся к остальным. – Нам придется покинуть вас… жена еще не совсем окрепла… она только недавно оправилась от ужасной лихорадки черной воды.
– О Шон, неужели ты должен уходить? – Кэнди не могла скрыть разочарования. – Мы еще о многом не успели поговорить.
– Боюсь, это так. Как-нибудь вечерком встретимся еще.
– Да, – быстро согласилась Катрина, – когда в следующий раз приедем в Йоханнесбург, обязательно встретимся.
– Ну, не знаю… может, встретимся и до отъезда, – неуверенно сказал Шон. – Как-нибудь на следующей неделе. Что, если в понедельник?
Кэнди открыла рот, чтобы ответить, но не успела.
– Прошу тебя, Шон, пойдем скорее. Я очень устала, – опередила ее Катрина.
Она уже пошла к лестнице, но оглянулась и увидела, как Кэнди вскочила со стула и, взяв Шона за руку, приблизила губы к его уху и прошептала какой-то вопрос. Шон кратко ответил, и Кэнди снова села на свое место.
Они вышли на улицу.
– Что она тебе говорила?
– Ничего, просто попрощалась, – промямлил Шон, и Катрина поняла, что он говорит неправду.
Весь путь до гостиницы оба молчали. Катрину мучила ревность, а Шон все вспоминал вопрос Кэнди и свой ответ на него.
«Шон, так где же все-таки Дафф? Ты должен сказать мне».
«Он умер, Кэнди».
За секунду до того, как Кэнди повернулась к столу, Шон увидел ее глаза.
31
Проснулся Шон с головной болью; не помогло даже то, что явившийся Дирк принялся плясать у него на груди. Шону пришлось откупаться, посулив конфеток. Дирк почуял удобный момент и потребовал пакет «бычьих глазок» и два леденца на палочке и с красными полосками, и только потом Катрине удалось увести его в ванную комнату. Шон вздохнул и снова устроился под одеялом. Боль в голове пульсировала и отдавалась в глазах. Во рту было погано, воняло перегаром, а сам он насквозь пропах сигарным дымом. Он снова задремал, и боль немного отступила.
– Шон, сегодня воскресенье. Ты идешь с нами в церковь? – холодно спросила Катрина, стоя в проеме двери.
Шон покрепче зажмурил глаза.
– Шон!
Ответа не последовало.
– Шон!
Он открыл один глаз.
– Ты вставать собираешься?
– Что-то плохо себя чувствую, – прохрипел он. – Мне кажется, у меня начинается малярия.
– Так ты идешь или нет? – безжалостно потребовала ответа Катрина. Прошла ночь, а чувства ее к нему нисколько не смягчились.
– Боюсь, сегодня не в состоянии, честное слово. Думаю, Бог милосерден и Он простит.
– Не поминай имя Господа всуе, – ледяным тоном отозвалась Катрина.
– Ну прости. – Шон виновато подтянул одеяло к подбородку. – Честное слово, радость моя, еще пару часов встать не смогу. Голова лопнет.
Катрина вернулась в гостиную, и Шон услышал, как она разговаривает с Дирком, нарочно повышая голос, чтобы Шон слышал:
– Папа с нами не пойдет. Завтракать будем без него. А потом пойдем в церковь, тоже без него.
– А он зато купит мне пакетик «бычьих глазок» и целых два леденца на палочке, с красными полосками, – сказал Дирк.
Мальчишка считал, что это папочку оправдывает. Шон услышал стук закрывшейся двери и удаляющийся голос Дирка.
Он постепенно успокоился и стал терпеливо ждать, когда пройдет боль в глазах. Через некоторое время вспомнил, что рядом с кроватью на столике стоит поднос с кофе, и стал взвешивать, что лучше: остаться в лежачем положении, чтобы избежать риска усиления головной боли, или потерпеть, зато добиться положительного эффекта после большой чашки кофе. Решение далось ему немалым трудом, но в конечном счете он осторожно принял сидячее положение и налил полную чашку. На подносе стоял кувшинчик со свежими сливками. Он взял его и уже хотел было немного добавить в чашку, как вдруг в дверь номера постучали.
– Войдите! – откликнулся Шон.
Он полагал, что это пришел слуга за подносом, и уже стал придумывать, что сказать поязвительнее, чтобы тот удалился как можно скорее.
– Кто там? – спросил Шон, услышав, как открывается дверь в гостиную.
Раздался быстрый стук каблучков, и Шон вздрогнул так сильно, что сливки из кувшинчика плеснули на простыни и свежую ночную рубашку.
– Господи, Кэнди, тебе нельзя сюда приходить!
Шон так испугался, что пришел в ярость. С озабоченной торопливостью он поставил кувшинчик на поднос и безрезультатно попытался руками вытереть грязную рубашку.
– Если моя жена… Тебя кто-нибудь видел? Тебе нельзя здесь оставаться. Если Катрина узнает, что ты была здесь, она… в общем, она не поймет.
Кэнди посмотрела на него красными распухшими глазами. Похоже, она не спала всю ночь.
– Все в порядке, Шон, я ждала на другой стороне улицы и видела, как она ушла. Мой слуга проследил за ней: она зашла в голландскую церковь на Коммишнер-стрит, а там служба длится сто лет.
Она зашла в спальню и присела на край кровати.
– Мне нужно было поговорить с тобой наедине. Я не отпущу тебя, пока не узнаю, что случилось с Даффом. Я хочу, чтобы ты рассказал мне об этом… все. Обещаю, плакать не буду. Помню, что ты этого не любишь.
– Кэнди, давай не будем мучить этим друг друга. Он умер. Будем помнить его живым.
Шон уже забыл о головной боли, ее вытеснила жалость к этой женщине, а также беспокойство: она поставила его в опасное положение.
