Клео спрашивает, что я собираюсь делать после школы. Джулз слегка ослабила поводья, и теперь Клео снова можно разговаривать по телефону и развлекаться с друзьями, но ей запрещено приглашать Дариуса или ходить к нему домой без родительского надзора. Я удивлена, что Клео все еще дышит, не говоря уж о том, чтобы снова обрести свободу. Недавно Клео обвинила Джулз в том, что она так строга, потому что завидует, что у Клео есть секс, в то время как очевидно, что у Джулз секса не было уже очень, очень давно. Клео смеялась, рассказывая мне об этом. Мне бы не хотелось показаться ханжой, коей я, очевидно, и являюсь, но, если бы я когда-нибудь так заговорила с собственной матерью, думаю, земля бы разверзлась и поглотила меня целиком. И я не просто имею в виду, что у меня будут большие проблемы, а они определенно будут. Я имею в виду, что сама мысль о том, что дочь может так говорить со своей матерью, подрывает мое восприятие порядка во Вселенной. Но у Клео и Джулз все иначе. Думаю, будучи только вдвоем на протяжении всех этих лет, учишься жить в соответствии со своим собственным набором правил и говорить на своем собственном языке.
Когда я говорю Клео, что мне надо заскочить в Органический Оазис, чтобы забрать десерт, она смотрит на меня знающим взглядом:
– Ага-а-а. Сегодня у кофейного прилавка стоит тот самый бариста?
– Если да, то что?
– То я иду с тобой.
– И с какой целью конкретно?
– С двумя целями. А − узнать, что там у них с Эми Флэнниган, и Б – использовать мое идеально отточенное паучье восприятие, чтобы определить, интересуется ли он тобой.
Я могла бы выдумать миллион причин, почему ей не стоит идти со мной, но кого я пытаюсь обмануть? Перед Клео я бессильна.
Она ждет меня возле шкафчика после последнего урока.
– Разве тебе некуда пойти, чтобы удовлетворить своего парня?
– Не будь такой пошлой, Симона. – Довольно забавно слышать это от Клео. – У Дариуса практика, и к тому же это намного важнее. Так что мы отправляемся в Органический Оазис.
Паркуем машину и проходим мимо витрины со свежими цветами и фруктами. Этим декабрьским днем они выглядят намного печальнее, будучи собранными в кучу под навесом с обогревательной лампой. Когда мы подходим к дверям, я останавливаю ее и беру за руку:
– Клео, пожалуйста. Не ставь меня в неловкое положение.
– Я кто, по-твоему, твоя мать? Не волнуйся. Ты в руках профессионала.
– Нет, в смысле, ты же знаешь, что у тебя другой подход к таким вещам, не как у меня. Я не такая сумасбродная, как ты. И не хочу, чтобы меня принуждали быть такой. Я…
– Ты не хочешь, чтобы он знал, что нравится тебе, но все же хочешь знать, нравишься ли ты ему.
– Ты в ыр ажае шься, как ше стикл ас с ница, ну да.
– Нет, Симона, это ты ведешь себя как шестиклассница. Ты должна сделать ему маленький знак. Нельзя ждать от него проявления интереса к тебе, пока он не поймет, что ты открыта для этого.
Автоматические двери раздвинуты и начинают издавать неестественный звук. Мы освобождаем проход. Все это слишком круто для меня. Я не знаю, как играть в эту игру, как показать, что я открыта, да и вообще. Клео смотрит на меня внимательно, и ее взгляд смягчается, и я сразу же понимаю, что она права, я в руках профессионала, но, что важнее, я в руках того, кто знает меня всю мою жизнь.
– Не волнуйся, – говорит она. – Пойдем. Давай возьмем себе кофе.
Он стоит за прилавком в шоколадно-коричневом фартуке. Перед ним ряд стеклянных банок, и он наполняет их сахаром. Может, я все-таки слетаю с катушек, потому что на мгновение мне кажется, что его лицо оживляется, когда он видит меня.
– Добрый день, леди, – говорит он и слегка кивает. Боже, он такой милый, правда ведь?
– Hola, Зак, – говорит Клео. – Cómo estás
[32]?
Зак и Клео вместе ходят на уроки испанского.
– Muy bien
[33]. Muy bien. Что могу предложить тебе, Клео? – Я чувствую, как мое сердце сжимается. Какой там показать ему, что я открыта, он даже не знает, что я здесь. Но потом он поворачивается и смотрит на меня. – Я знаю, что ты любишь, – говорит он. – Ты любишь старомодный, чисто американский кофе безо всяких излишеств. А вот твоя подруга Клео производит на меня впечатление немного более прихотливой.
– Ах, Зак, ты читаешь меня, как открытую книгу. Сделай мне обезжиренный латте с ванильным сиропом.
Мы расплачиваемся за кофе и занимаем два пустых стула за стойкой. Мы единственные клиенты Зака.
– Сегодня такой мучительно долгий день, – говорит он. Ох! Так значит, когда я вообразила, будто при виде меня он засветился от радости, на самом деле он просто выражал облегчение, что кто-то, хоть кто-нибудь, пришел, чтобы разбавить его одинокий день наедине с банками сахара. – Зато у меня было время на неплохие размышления. Например, – продолжает он, – вы когда-нибудь пытались сосчитать, сколько бейсбольных метафор в английском языке?
– А? – Да, это то, что говорю я. Я говорю: «А?», как какой-то неандерталец.
– Есть очевидные – например, «хоум-ран»
[34] или «удар за пределы поля»
[35]. Но есть и много других, и им нет конца и края на самом деле. «Меня вывели из игры»
[36], «он бросил крученый мяч»
[37]…
Клео присоединяется:
– И не забудь про базы, как «Я с ним дошла до второй базы»
[38].
Это должна была сказать я, не так ли? Это именно то, что Клео имела в виду под «показать, что ты открыта».
– Кто мог бы забыть про базы? – говорит он и улыбается.
– Боже, Зак. Тебе, видимо, действительно очень скучно, или ты на самом деле влюблен в бейсбол.
– Виновен и в том и в другом.
Я понимаю, что нужно включиться в разговор. В последнее время я как будто главный претендент на роль немой.
– Никогда бы не подумала, что ты фанат бейсбола, – говорю я. – Где твоя кепка «Ред Сокс»? И коллекция бейсбольных карточек? – Неплохо, правда? Лучше, чем «А?», вы согласны?
– И то и другое в целости и сохранности дома, – отвечает он. – И моя коллекция карточек взаправду впечатляет, хотя, должен признаться, я не добавлял в нее новых с тех пор, как потратил все деньги, подаренные на бар-мицву
[39], на Теда Уильямса 1 955 года в идеальном состоянии.
