– Думаю, да.
– Ну, это хорошо, потому что я немного паникую.
Это застает меня врасплох. Я ни разу не задумывалась о том, какой эффект все это может производить на Джейка.
– Почему?
– Не знаю.
Для Джейка было большим шагом подняться сюда и признать, что ситуация с Ривкой напрягает его; я не могу ожидать от него, что он еще и сформулирует, почему это напрягает его. Мне не надо было даже спрашивать его почему, потому что мне и так все более чем понятно. Это разрушает мир Джейка и его восприятие нашей семьи.
Джейк садится в кресло:
– Не хочу, чтобы она была здесь. Мне бы хотелось, чтобы она просто уехала, и я не понимаю, почему мама и папа так суетятся из-за всего этого.
Парень дело говорит. Я тоже не могу понять почему. Они до сих пор не дали мне разумного объяснения. Почему они принуждают меня к этому? Почему сейчас?
У Джейка такой несчастный вид.
– Ты ведь знаешь маму и папу, – говорю я. – Это просто часть их жизненного подхода. Им нужно говорить обо всем. Перерабатывать все. Им нужно, чтобы все было в открытую. Вот одна из опасностей иметь в качестве родителей хиппи-благодетелей.
– Ага, ну, мне все равно. Думаю, время они выбрали отстойное. Я просто хочу, чтобы День благодарения прошел спокойно, а теперь все становится так странно.
– Да нет, ничего такого, Джейк. Будет просто очередной семейный День благодарения. Я имею в виду, что такого странного в том, что мы будем есть индейку на День благодарения с мамой, папой, тобой, мной и еще одной леди, которая родила меня шестнадцать с половиной лет назад и с тех пор больше не видела?
– О да. Ты права. Совсем ничего.
Джейк усаживается в кресло поглубже и откидывает голову назад, так что я могу видеть, как его тело расслабляется. Думаю, ему просто нужно было знать, что я все еще способна шутить обо всем этом, что я все та же сестра, которую он знает и любит. Мы вместе сидим на чердаке, пока не раздается звонок в дверь.
Ложная тревога. Это Джулз. Пришла, чтобы побыть с нами в День благодарения и занять место в первом ряду на шоу Симоны. Клео уехала в Скоттсдейл вчера вечером, я уже дважды с ней разговаривала. Она сказала, что девочка, чье имя она не помнит (Карли), толстая, и она думает, что у мальчика (Крейга) синдром Туретта
[30], потому что он постоянно лопочет слово «пенис» без видимой на то причины. У них на ужин какой-то юго-западный вариант еды на День благодарения, включающий чили с копченым халапеньо и кинзой, которые, по словам Клео, ее мамочка готовила несколько дней. Она считает, что называть жену Эдварда мамочкой очень смешно, и уверена, что Эдварду и его жене это смешным не кажется, из-за чего для Клео все это еще смешнее. Она также сказала, что в бассейне слишком много хлорки и она скучает по Дариусу. Вот это я не очень поняла. В смысле, я поняла, что избыток хлорки в бассейне может быть очень неприятен, но я не поняла, как Клео скучает по Дариусу. Скучает ли она по Дариусу или по сексу с Дариусом? Потому что, как по мне, так секс является краеугольным камнем их отношений.
Во время нашего второго разговора за день, когда она в третий раз упомянула, как она скучает по Дариусу, я просто спросила ее:
– Ты влюбилась в него?
Клео рассмеялась:
– Ну честно, Симона, повзрослей уже.
– Отвали, Клео.
– Да ладно. Я не это имела в виду. Я к тому, что никому больше нет дела до любви и влюбленности.
– Что, хочешь сказать, любовь вышла из моды вместе с гранжем
[31]?
– Нет, я имею в виду, что не собираюсь сидеть и думать об этом. Мне просто нравится быть с ним, и я не хочу, чтобы он проводил время с кем-то еще, вот и все, что я знаю.
Клео. Она на четыре месяца младше меня, но кажется моей старшей, более мудрой сестрой. Я вешаю трубку, чувствуя себя раздраженной и какой-то глупой. Да, она сказала, что мне следует повзрослеть, и отчасти именно из-за этого я чувствую себя раздраженной и глупой, но, кроме того, никто не соизволил сообщить мне, что любви больше нет, а я продолжаю в нее верить, искать ее или, по крайней мере, пытаюсь найти в ней смысл.
Когда я встречаю Джулз на кухне, она спрашивает:
– Вы созванивались с Клео?
– Да, а вы?
– Конечно. Она отлично проводит время, так ведь?
– Думаю, да.
Клео никогда не была особо близка с Джулз, даже при лучших обстоятельствах, так что я более чем уверена, что Джулз пытается выкачать из меня информацию, но это мой день для непонятной семейной фигни. У меня нет времени на чужие драмы.
Ривка должна была объявиться пять минут назад. Может, она струсила. Может, она решила ехать дальше на север и направилась в Нью-Гемпшир, или в Канаду, или куда-то за полярный круг.
Я слышу, как тикают часы, но замечаю, что единственные часы в комнате электронные, так что я, должно быть, схожу с ума. Все изо всех сил стараются делать вид, что это просто очередной ужин на День благодарения, просто родные и друзья посидят на кухне и не случится ничего из ряда вон выходящего.
Звонок в дверь.
Все замирают и таращатся на меня. Вот это мы не спланировали. Не решили, кто встретит ее у двери, возьмет ее пальто, спросит, что она будет пить. Я молча встаю. От звука, с которым мой стул волочится по кухонному полу, могло бы полопаться стекло. Мама хватает меня за руку.
– Хочешь, я пойду?
Кладу свою руку поверх ее:
– Нет, мам, все нормально. Я сделаю это.
Вернемся на минуточку назад к тому, что при всем происходящем сейчас, при всем, что я узнала, и при всех этих тайнах, сюрпризах и прочих вещах, с которыми я еще даже не начала свыкаться, я вообще не обратила внимания на тот факт, что Ривка из евреев-хасидов. Казалось бы, это верхний пункт моего списка трудностей, которые придется преодолеть, и мне бы не хотелось никоим образом показаться ксенофобом или кем-то в этом роде, но все же это довольно странно, особенно если учитывать мои взгляды на Бога и религию. Думаю, сейчас мне все кажется таким странным, что сложно отделить на самом деле странное от просто странного. Так что я сделала пометочку на этом факте: Ривка – хасидская еврейка – и как бы поместила ее в папку с информацией, особо не изучая ее.
Но, протягивая руку к дверной ручке, я извлекаю файл с образом женщины в длинной темной юбке, квадратной блузе и в парике.
