— Денег в бумажнике — кот наплакал, — спокойно проговорил он, глядя прямо перед собой. — Трубки, ту, что в нагрудном кармане, и вторую, в бардачке, брать настоятельно не советую. По ним тебя на раз-два вычислят. Часы, — приподнял левую руку, — тоже не стоит, наградные, с гравировкой.
— Я же тебе их и вручал, — донеслось сзади. — От имени и по поручению. Рад, что до сих пор носишь.
— Командир?
— Я, Тема, я. Или ты уже не Артем, а какой-нибудь Артур?
— Артем, — вздохнул водитель. — Был и есть. Могу я полюбопытствовать…
— Перековался в грабители на старости лет, — хмыкнул Большаков. — Нам бы поговорить.
— Ко мне? — Водитель включил левый поворот.
— Не стоит. Дом-то у тебя небось ведомственный?
— Ну, да.
— СК
[22] тоже не вариант.
— Как все сурово, — пробормотал водитель по имени Артем. — Ладно, есть тут одно тихое место, — и тут же куда-то отзвонился.
Несмотря на вечернее время, жизнь в торговых рядах у автовокзала била ключом. Громко рекламировали товар продавцы, отчаянно торговались покупатели, навязчиво били в уши песни: бесконечная и заунывная, с переливами на местной мове, как будто кто-то крепко прихватил за тестикулы исполнителя и тащил куда-то. И чисто конкретная на русском о тяжкой доле правильного пацана, у которого любимая перманентно в тоске, а сам он в федеральном розыске.
Миновали обувные, кальсонно-носочные, тюбетейно-шляпные ряды и оказались перед входом в небольшое кафе. Куда и зашли с заднего хода, причем дверь Артем открыл собственным ключом. Прошли полутемным коридором и остановились перед обитой дерматином дверью. Не запертой.
— А здесь мило, — заметил, войдя, Большаков. — Простенько и без излишеств.
Именно так: стол с четырьмя стульями, раковина в углу и дверь рядом. В туалет, наверное.
— Я сам закажу. — Артем нажал на кнопку на столешнице.
— И выпить чего-нибудь возьми.
— Это обязательно?
— Ты что, ислам принял? — удивился Большаков. — Жен четырех завел, наложниц с десяток. Шастаешь по дому в халате да при тюбетейке. Завязал со спиртным и начал пыхать.
— Отвечаю по порядку, — флегматично отозвался сидящий напротив. — Ислам я не принял, жена у меня одна-единственная. Кстати, из местных.
— И как?
— Не нарадуюсь: мужа не пилит, истерик не закатывает, в дела не лезет. Лишнего тоже не болтает.
— А где предыдущая супруга?
— Не здесь, — последовал краткий ответ. Видимо, говорить об этом ему не слишком хотелось.
— Все это, конечно, ужасно интересно, но почему выпить-то не хочешь?
— Боюсь не удержаться и ужраться в хлам, — сознался Артем.
— Это еще почему?
— А очень хочется.
И тут же бегло, на безукоризненном языке титульной нации озвучил заказ представителю этой самой титульной нации, пузатому коротышке в условно белом халате.
— Чу́дно, — заметил Большаков. — То, что доктор прописал.
Из всего только что сказанного он понял одно-единственное слово. И это слово было «коньяк».
Глава сороковая. Национальность как диагноз
— Как получилось, Тема, что ты здесь застрял? Уезжал же ненадолго, через неделю-вторую обещал вернуться.
— Так получилось, — вздохнул Артем. — Папа умер, мама слегла, супруга резко стартовала на историческую родину.
— На Украину? Под Харьков, если не ошибаюсь?
— На мою историческую родину. Быстренько там со мной развелась, порвала сразу все контакты, хотя фамилию сохранила.
— И где сейчас фрау Райх? Что поделывает?
— Говорят, в Мюнхене. Проводит тренинги личностного роста среди эмигрантов.
— Круто. Ну, а потом?..
— А что потом-то? Мама до сих пор жива, правда, в основном лежит. При этом давление у нее стабильно сто двадцать на семьдесят и сердце работает как часы. Никого, естественно, не узнает и совершенно не соображает. Нуждается в постоянном присмотре, особенно когда изредка встает.
— Вот как?
— Ага. В этом году трижды заливала соседей и один раз едва не взорвала дом — чайку надумала попить. Вот я и пошел служить, а что еще оставалось?
— Ты все еще в разведке?
— А почему ты об этом спрашиваешь, командир? — насторожился Артем.
— Ответь еще на пару вопросов, и я все тебе объясню.
— В контрразведке, у нас обе службы объединены в одно министерство. Вы в курсе, наверное.
— В курсе, но все равно странно.
— Ничего странного, я же немец, хоть и из местных, — пояснил Райх. — Когда все начиналось, основное финансирование пришлось как раз на разведку. Туда-то и потянулись все блатные и просто романтики из хороших семей. А мне осталось то, что осталось.
— Вопрос номер два: почему так тянет нажраться?
— Вскоре, жопой чувствую, должно произойти что-то крайне мерзкое. — Посмотрел с тоской на графин, махнул рукой и налил обоим. Тут же выпил в одно лицо сам и снова налил.
— Есть какие-то факты или просто?..
— Просто чувствую, ну и так, кое-что по мелочам, — уныло произнес бывший советский немец и боец из группы Большакова. — А почему спрашиваешь? Что-то знаешь?
— Что-то, получается, знаю, бдительный ты наш. Слушай.
* * *
— Черт, — нарушил тишину Райх. — Это даже хуже, чем я мог предположить. С доказательствами, так понимаю, полный порядок?
— Полнейший, — подтвердил Большаков. — Читаю на твоем простом и честном лице искреннее желание немедленно обо всем об этом доложить по команде.
— Очень хочется, — сознался Артем. — Только, знаешь, некому.
— Это как?
— Да так. Первый номер в нашем департаменте — близкий родственник президента. Беззаветно ему предан, что ежеминутно всем и каждому демонстрирует. В профессии — ноль полный. С грехом пополам окончил в восьмидесятых мелиоративный техникум и вплоть до начала девяностых трудился в комсомоле. В девяностые прикупил корочки доктора экономических наук и ушел в бизнес. С успехом проторговался. На нынешнем посту — с середины нулевых. Если выйти со всем этим на него, тут же побежит докладывать президенту, а потом устроит совещание часа на четыре.
— Может, и к лучшему. Значит, президент не полетит в Китай.
— Он уже там.
— Грустно. А номер второй?
— Точнее, номера второй и третий. Во исполнение политики сдерживания и противовесов на эти посты назначены представители двух основных кланов, не очень дружеских.
